Тот самый

Элла всегда говорила загадками, и по большей части я её не понимал, но мне становилось легче, когда она внимательно меня слушала. Она слушала и не пыталась подогнать моё мышление под своё собственное. Она принимала мои мысли такими, какими они были, даже если я говорил всякие глупости. Именно поэтому я так часто ссорился с мамой: она хотела, чтобы я думал, как она. Но я никогда не был похож на неё.

– А если я не хочу расставаться со старыми призраками?

Я наблюдал, как Элла кидала в чашку замороженную бруснику, и поджимал губы. Хорошее настроение закончилось в тот момент, когда закончился наш с мамой разговор.

– Ты ведь не знаешь, будут перемены к лучшему или нет. И не узнаешь, пока они не произойдут.

Элла со скрипом отодвинула стул и селя рядом со мной. Я отхлебнул горячего чая, обжигая язык, и сморщился.

– Я не хочу брата. И уезжать не хочу.

– А ведь когда-то ты не хотел приезжать сюда, да?

– Это другое…

– Разве?

Ответить мне было нечего, поэтому я снова принялся за чай. Подул на чёрную поверхность, видя несколько всплывших ягод, и сделал маленький глоток. Сладкий аромат и тихий, вкрадчивый голос Эллы успокаивали меня. Сейчас всё произошедшее не казалось мне настоящим кошмаром. Я старался рассуждать здраво. Во-первых, я ничего не знал наверняка. Может быть, мама и правда не была беременна. Во-вторых, пустые разговоры ничего не значили.

Обычно так бывало после кошмаров: стоило только проснуться с дрожащим сердцем, увиденный кошмар казался самым ужасным и реалистичным видением. Днём воспоминания о нём притуплялись, и плохой сон уже не выглядел таким зловещим.

Я пообещал себе во всём разобраться и только после этого делать выводы. Я пока не знал, стоило ли рассказывать Алисе о случившемся. Она всегда жила эмоциями. Ухудшать обстановку в нашем доме мне совсем не хотелось, к тому же всё начало налаживаться. До сегодняшнего утра.

По всей видимости, Элла прочла все эмоции на моём мрачном лице и подсунула мне круассан с шоколадом.

– Мама говорит, что от сладкого можно потолстеть. А толстых никто не любит.

– Правда? – Элла снисходительно улыбнулась.

Я быстро закивал.

– Ладно, не пропадать же добру, да? – она бросила на меня задумчивый взгляд и расстроенно покачала головой. – Тогда я сама его съем.

– Думаю… – я вытянул руку, и пальцы зависли над круассаном. – Что моя мама несправедлива.

Одним движением я подцепил круассан и разом откусил половину. Шоколадная начинка испачкала губы.

– Любят всяких, Матвей. Любовь, она… не имеет форму, понимаешь? Неважно, толстый ты или худой, грустный или весёлый. В любви нет никаких рамок, она не делится на правильную или неправильную. И любовь всегда тебя найдёт.

– Вы помните, как влюбились?

– Конечно! Такое случается только раз…

Я постарался вспомнить всех маминых мистеров N. Сколько их было в нашей жизни и сколько ещё будет?

– И как же понять?

Мне пришлось прерваться, чтобы дожевать круассан. Как только я с ним расправился, я сделал глоток остывающего чая и внимательно посмотрел на Эллу. Тёмные глаза внимательно глядели на меня. Возможно, на моём месте она представляла свою дочь, и от этого мне становилось не по себе. Может быть, Элла говорила мне всё, что не успела сказать ей. Чтобы её слова не исчезли, не рассыпались прахом и не растворились бесследно. Она говорила, чтобы эти слова жили хоть в ком-то.

– Понять что?

– Что это тот самый человек, – мы снова вернулись к нашему первому разговору. – Что это тот самый раз.

– Никак, – она пожала плечами. В искусственном свете лампы морщинки на её лице выделялись особенно ярко. Бледная кожа с синими прожилками, морщинистые дрожащие руки, тусклый взгляд… Только сейчас я понял, как Элла была далека от своей первой влюблённости, и как я – близко.

Элла встала, отодвинула чашку и молча скрылась в гостиной. Я решил, что надоел ей с глупыми разговорами, и поднялся со стула. Мне стало неловко.

Наверху я услышал звук, похожий на выдвигание деревянных ящиков, и вместо того, чтобы развернуться и уйти, я побежал наверх. Только оказавшись перед дверью комнаты, откуда исходил источник звука, я замедлил шаг. Осторожно толкнул дверь и нырнул в полумрак.

В комнате кружилась пыль. Затхлый сырой запах тут же ударил в ноздри. Похоже, Элла была тут нечастой гостьей, и эта комнатка превратилась в призрак.

Элла, надев очки, сидела на полу и перебила старые, выцветшие по краям фотографии.

– Вот, – она ткнула пальцем в фотокарточку. Я сел рядом и осторожно взял фотографию в руки, чувствуя, как прикасался не к старому глянцу, а к дорогим воспоминаниям.

Я сразу же узнал Эллу. Не ту Эллу, которая сидела передо мной полупрозрачным призраком, сокрушаясь о прошлом, а ту Эллу, которая светилась от счастья. Тёмные большие глаза, гладкая кожа, пышные каштановые волосы… Рядом с ней был мужчина. Такой же счастливый.

– Первая любовь, – прошептал я, разглядывая мужчину.

– И последняя, – мрачно добавила она. – Так вот, это нельзя понять, Матвей. Но можно почувствовать.

– И как же это почувствовать?

– Сердцем.