Тотти. Император Рима

И тут Фабио Гроссо, который был действительно неистощимым, рванул своим старомодным аллюром по левому краю. Я был с мячом в центральном круге, увидел его краем глаза и решил довериться себе. Сделал длинный пас с левой, хитрый Фабио его обработал так, чтобы получить преимущество над Брешиано, решающее для дриблинга. Прошел его, ворвался в штрафную вблизи линии ворот. Яквинта ждал в центре, я стоял там же, откуда сделал передачу.

Я не знаю, как это лучше объяснить, но в моей памяти это все запечатлелось так четко, как на экране в формате HD. Фабио, который пробрасывает мяч мимо Нилла и потом падает после контакта с ним. Арбитр, который думает мгновение и затем показывает на «точку». Празднующий Яквинта, бегущий обнимать лежащего на земле Гроссо. И мяч, который загадочным образом прилетел ко мне. Я действительно не знаю, кто пнул его в мою сторону, было ли это сделано намеренно или нет. Знаю, что когда взял его в руки и посмотрел вокруг, не увидел ни одной голубой футболки. Просто Моисей и воды Красного моря, представляете?

У нас не было штатного пенальтиста, Липпи в нем никогда не нуждался, потому что в некоторых матчах все решали замены – взять хотя бы Дель Пьеро, который уже ушел с поля, и меня, который вышел на его место. И потом, эмоции в некоторых эпизодах предусмотреть невозможно. Среди тех, кто находился на поле в ту минуту, наиболее надежными пенальтистами были я и Пирло, и, если бы мяч оказался в руках у Андреа, я не позволил бы себе произнести ни слова, чтобы не выводить его из равновесия. В то время как если бы мяч из чувства долга схватил Гаттузо, я бы что-нибудь непременно сказал… Я снова оглянулся вокруг. Буффон уже стоял лицом к трибуне, чтобы не смотреть на исполнение пенальти, как он это обычно и делает. Пирло подбежал к скамейке глотнуть воды. Он, должно быть, испытывал страшную жажду – пил очень долго… В общем, путь к «точке» был расчищен, протесты австралийцев сходили на нет – я их понимаю, это пенальти, притянутый за уши, – и, поскольку они были воспитаны в англосаксонской культуре спорта, никому из полевых не пришло в голову сбивать меня с толка каким-нибудь способом – вставать у меня на пути, говорить что-нибудь неприятное. Я подошел, глядя на Шварцера, который начал обычный ритуал голкипера перед пенальти: движения, несколько слов арбитру, чтобы сбросить напряжение. Я подходил к отметке и думал, даже говорил, шептал себе:

– Сделать «черпачок»?

Позже, вечером, Липпи скажет мне, что пережил минуту ужаса, потому что серьезно испугался повторения моей амстердамской шуточки. Вообще, я был к этому близок, потому что еще за десять метров до «точки» я был не уверен в том, что буду делать. Потом подумал, что Шварцер – серьезный вратарь, я знал, что он играл в «Миддлсборо» и что накануне первого матча на вылет он наверняка изучал, кто и как бьет пенальти. Следовательно, обо мне он знал все, начиная с самого известного из моих ударов, и правильнее было не давать ему возможность проявить коварство, сделав из меня дурачка. Я установил мяч и решил: в левый верхний, под крестовину, внутренней стороной подъема стопы.

Я тут же перестал думать о чем-либо, кроме техники удара, но арбитр – я смотрел только на него, старательно избегая встречи взглядом со Шварцером, – еще не дал свисток, и что-то, удерживающее безумное напряжение внутри меня, вдруг исчезло. Я внезапно снова вернулся в свои шесть лет, я стоял напротив своей старой школы и играл в «утят», мне нужно было выбить последнего «утенка», чтобы выиграть. Мысль эта промелькнула мгновенно, это был проблеск облегчения: в этом ударе был весь наш путь, ведь я не был уверен, что мы сможем продержаться дополнительное время – полчаса вдесятером против одиннадцати были бы агонией. Медина дал свисток, когда я смотрел на него, и я сосредоточился, как никогда в своей жизни. Давай, Франческо. Разбегись и закончи все это.

ПОЗЖЕ, ВЕЧЕРОМ, ЛИППИ СКАЖЕТ МНЕ, ЧТО ПЕРЕЖИЛ МИНУТУ УЖАСА, ПОТОМУ ЧТО СЕРЬЕЗНО ИСПУГАЛСЯ ПОВТОРЕНИЯ МОЕЙ АМСТЕРДАМСКОЙ ШУТОЧКИ.