Среди множества связей, которые могут родиться на футбольном поле, есть одна особенная – между теми, кто бьет пенальти в послематчевой серии. Ты стоишь в центральном круге и ждешь своей очереди. В этом состязании – я не могу назвать это игрой, формально игра уже завершена – давление становится невероятно большим, и твой взгляд неизбежно пробегает сначала по лицам партнеров, потом обращается на соперников, потом ты снова смотришь на своих. Это дуэль. Все ищут признаки мужества у своих и симптомы страха у чужих игроков. Важно, чтобы тот, кто носит футболку того же цвета, что и ты, был человеком твердым, морально сильным. Тем, кто не дрожит, кто не сгибается под тяжестью переживаний в эти мгновения. Я, чтобы переварить ужасную новость, думал именно об этом, в то время как другие кричали «нет» и окружали Джиджи, Фабио, Чиро и других игроков «Ювентуса» с обычными для такой ситуации вопросами: как, что, почему? Я думал о тех ужасных минутах в рычащем Амстердаме, шестью годами ранее, о серии пенальти против Нидерландов, страны – хозяйки турнира в матче за выход в финал Евро-2000. Думал о
Как могло случиться, что Джанлука, с его-то силой характера, потерял свои жизненные ориентиры таким образом? Таким трагичным образом. Кто-то говорил о депрессии из-за окончания карьеры, другие – о домашних неурядицах, но в тот раз горечь и боль намного перевешивали любопытство, и мысли всех быстро сошлись на том, чтобы узнать, как он сейчас себя чувствует. Никто не отважился сказать это в те часы, но в глубине души все задавали себе вопрос: сумеет ли он выкарабкаться? Пессотто только что завершил свою карьеру, оставив у своих и чужих игроков память об огромной отваге и спортивном духе. Он был сильным соперником – сначала в «Торино», а потом и в «Юве», – но из тех, с кем обнимаешься сердечно, дружески – и до, и после матча. Он мог даже сфолить на тебе, он же был защитником, но если ты падал, он непременно оставался рядом с рукой, протянутой к тебе, помогал тебе подняться. Я узнал, что федерация в спешке готовила отдельный рейс, поскольку Каннаваро хотел навестить его в клинике, и еще двое-трое ребят намеревались присоединиться. Это было правильно и по-человечески. Перед тем как уехать, Фабио созвал нас.
– Мы пообещаем ему, что обыграем Украину и посвятим ему эту победу.
Мне подумалось, что можно было обойтись и без этого, но мелькнула и другая мысль: такая сверхмотивация напрочь лишала украинцев возможности победить нас.
После второго матча в Кайзерслаутерне мы вернулись в Гамбург, на нашу базу. Во время полета я снова думал о том, что Липпи оказался прав: помимо того что я все же нашел способ стать полезным (кхм, кхм!), то, что я сыграл лишь двадцать минут против Австралии, позволило мне восстановить все силы, потраченные на групповом этапе. Если мы действительно дойдем до финала, нас ждут три игры за десять дней; я бесился из-за того невключения в основу, но сейчас почти благословлял это решение. Мой игроцкий горизонт – классический, суженный, не позволяющий видеть дальше девяноста минут. Тренеры же, которые должны обладать более широким взглядом, платят за него намного большим стрессом. Посмотрите на них, мне иногда становится страшно: они за несколько месяцев лысеют, полнеют, говорят сами с собой, а все взгляды при этом направлены именно на них. В большинстве случаев они правы, как Липпи в тот раз, но сколько им приходится тратить усилий, чтобы объяснить это…