Тотти. Император Рима

С Розеллой мы выросли вместе. Во времена Маццоне она прилетала с Франко в Австрию, в Капфенберг, чтобы присутствовать на наших тренировках, и вследствие своего возраста чаще всего общалась со мной и Даниэле Берреттой, самыми молодыми из тех, кто был на сборе. У нас с Розеллой характеры очень похожи, мы полны решимости, но застенчивы, и я помню, как она волновалась, когда говорила с тренером или со «взрослыми» игроками. С нами она была другой, мы могли поболтать о музыке того времени, которая нравилась нам, молодым, и даже подшучивать втихаря над «стариками».

Так становятся друзьями, и так мы пришли к очень грустному для нас обоих дню, который навсегда связал нас: это были похороны ее отца в 2008 году. Франко всегда общался со мной как с сыном, которого у него не было, и таким образом Розелла была мне практически сестрой. Незадолго до похорон она узнала, что беременна, и эта смесь чувств – хоронить отца, ожидая ребенка, – приводила ее в смятение, так что к тому времени, когда гроб поставили в катафалк и все высказывали ей соболезнования, Розелла была на грани обморока на паперти церкви Сан-Лоренцо-аль-Верано. Ее муж был с другой стороны машины, к нему тоже подходили родственники и друзья, и он не мог видеть, что происходит позади него. Розелла оступилась, падая, бросила на меня умоляющий взгляд и схватилась за мои руки, поддерживающие ее; я был рядом, среди соболезнующих, и первым заметил, что она падает, а реакция у меня всегда была быстрая. Крепко поддерживаемая, Розелла пришла в чувство, и в ее взгляде была благодарность той девчонки, с которой мы ходили за мороженым в Капфенберге. Мне подумалось, что Франко был бы рад увидеть эту сцену, как была рада и Мария, его жена, – «брат» и сестра» вместе провожают его в последний путь.

Отмотаем пленку в лето 2005-го. Я похвалил Розеллу, когда она сообщила мне, что новым тренером будет Спаллетти, потому что он казался человеком, который умеет сплотить лидеров в раздевалке. Нас было трое – я, Де Росси и Пануччи, – и в самые трудные дни прошедшего сезона мы говорили, что его «Удинезе» играл очень хорошо и что было бы здорово пересадить такой футбол на нашу почву. Розелла нашла возможность это сделать.

Если быть откровенным до конца, до тех пор, пока я не увидел Спаллетти в Тригории, я в глубине души не верил, что удастся выдернуть его из «Удинезе». О’кей, всем понятно, что «Рома» – это немного другое по сравнению с тем прекрасным фриульским клубом. Однако это был наш самый мрачный период, потому что для того, чтобы выиграть скудетто и потом пытаться защитить титул, семья Сенси потратила состояние, и месяц за месяцем экономия первых дней становилась настоящим сокращением бюджета. Батистута, Самуэль и Кассано обошлись очень дорого, и единственный, от кого получили ту же цифру при продаже, был Вальтер. Бати ушел бесплатно в «Интер», потому что в любом случае было нужно разгрузить бюджет от его зарплаты, даже ценой его бесплатного ухода. В этой ситуации, на которую наложилась болезнь президента, платить зарплаты было важнее, чем приобретать новых игроков. Когда речь идет о профессионалах, прибывающих из других чемпионатов, нет смысла рассчитывать на их понимание ситуации: Куффур, например, играл только тогда, когда ему платили, и при покупке его у «Баварии» это было известно. В любом случае никто не хотел уступать ни пол-евро. Семья Сенси уважала своих игроков, даже в те времена, когда поиски покупателей клуба велись открыто.

Было понятно, что в таких условиях работа на трансферном рынке стала практически невозможной. И от этого моя неуверенность в том, что такой сильный тренер, как Спаллетти, решится уйти из столь же сильного «Удинезе» тех лет, клуба, который квалифицировался в предварительный раунд Лиги чемпионов (и прошел его, впоследствии участвуя в групповом турнире). На самом деле Праде мог искать на рынке кого-нибудь из свободных игроков, и он это делал – тем летом в клуб вернулся Родриго Таддеи, один из тех, кто внес большой вклад в успехи прошедших лет. Но Спаллетти приехал не для того, чтобы собирать команду из дешевых игроков. Его мечтой, которую он лелеял много лет, было работать со мной, и он сказал это совершенно недвусмысленно, утверждая, с одной стороны, что я мог бы хорошо играть даже на одной ноге, и с другой – что хотел бы видеть меня тренирующимся больше, потому что, по его мнению, в течение недели интенсивность моей работы не превышала тридцати процентов. Отчасти он был прав, и эта тема гораздо более драматично всплывет во время его второго прихода. Но здесь требуется пояснение.