Тотти. Император Рима

Как я уже говорил много раз, народная любовь была попутным ветром на протяжении всей моей карьеры. Непостижимое и мощное чувство. Конечно, проистекает эта любовь из очевидного факта того, что я – римлянин, «романиста» и капитан, но ее дикая мощь необъяснима. Разумеется, за двадцать пять лет пути от дебюта в Серии А до последнего матча бывало, что это чувство лишь слегка касалось меня, а бывало, что моя кожа горела от него – палящего, нескончаемого. Но в те дни я чувствовал, как любовь усиливалась, потому что она проявилась, как говорится в брачной клятве, не в радости, а в горе. После дубля в ворота «Торино» я сыграл заключительную десятиминутку матча против «Наполи» – это была ключевая игра для того, чтобы подтянуться к ним и обогнать их в самом конце турнира, – и я начал атаку, которая привела к тому, что Наингголан забил на 89-й минуте единственный мяч в этой встрече. Неделю спустя я вышел на замену в Генуе и через несколько минут классно забил со штрафного, сравняв счет, а Эль-Шаарави в конце матча провел и третий, победный мяч. Затем я вышел еще на полчаса в матче против «Кьево» (Спаллетти давал мне играть все больше) и сделал Пьяничу такую красивую голевую передачу в касание, что он даже не праздновал гол, а, отправив мяч в сетку, тут же показал рукой на меня, как бы говоря, что этот гол – полностью моя заслуга.

У тифози был праздник: несмотря на то что «Наполи» не терял очки и завершил чемпионат впереди «Ромы», отправив нас в квалификацию к групповому этапу Лиги чемпионов, команда Спаллетти выглядела возрождающейся. Но если раньше, наблюдая это возрождение, многие были расстроены тем, что я в нем участвовал мало, что так грустно завершается моя столь необычная история, то в последние недели они увидели мое деятельное участие в успехах команды. И я чувствовал такое облегчение, какое может испытывать ребенок, когда мама и папа перестают ссориться. В том сезоне народ страдал со мной и за меня, не будучи в силах даже предъявить претензии тренеру, потому что его работа стала давать результат. Теперь же, когда я отчасти вернулся к роли героя («отчасти» – потому, что я и сам понимал, что в мои годы не мог требовать девяносто игровых минут), больше ничто не омрачало народное счастье. Никто больше не ощущал себя виноватым от того, что празднует победу, в которой не участвовал капитан. Вообще-то подобной вины и не должно быть, но за пределами разумного отношения к футболу так бывает не всегда.

Пока я писал эту книгу, прошел уже целый сезон после завершения моей карьеры, пыль улеглась, и я укрепляюсь в одной мысли: нужно было заканчивать в тот вечер, после матча с «Торино». У меня было всего четыре минуты, и мне их хватило для того, чтобы переломить ход матча дублем, сбегать к Южной трибуне, отпраздновать победу, поблагодарить партнеров, которые привели меня к этому триумфу. Это было бы идеальное завершение карьеры, мне это говорили и Илари, и Вито, у них на этот счет была одинаковая точка зрения. Сказать по правде, и я был близок к этой мысли в тот безумный от радости вечер, но она тут же рассеялась, потому что я не знал, как объявить об этом, что сказать, что сделать. Я должен был бы импровизировать; возможно, так было бы и лучше, потому что народ всегда ценил во мне спонтанность действий.

Перед тем как сезон завершился, у меня состоялась беседа с Мауро Бальдиссони, нашим генеральным директором, и я понял, что мой блестящий финал что-то изменил в представлениях клуба, что уже не было такого отторжения в вопросах продления контракта. И действительно, в июне Паллотта приехал в Рим с готовым соглашением, мне оставалось только подписать его. Это были дни больших сомнений, потому что мне поступило немало предложений из-за границы – от Китая и Японии до американской лиги и Абу-Даби, – и Илари они нравились.

КОНЕЧНО, ПРОИСТЕКАЕТ ЭТА ЛЮБОВЬ ИЗ ОЧЕВИДНОГО ФАКТА ТОГО, ЧТО Я – РИМЛЯНИН, «РОМАНИСТА» И КАПИТАН, НО ЕЕ ДИКАЯ МОЩЬ НЕОБЪЯСНИМА.

– Я возьму паузу на телевидении, – убеждала она меня. – На год. И ты проживешь его вдалеке от большого футбола. Не бери в расчет концовку этого сезона, потому что это было чудо. Следующий будет хуже, не витай в облаках.

Я знал, что она была права, но никак не мог понять одну вещь. Которую никто не может понять, если не прошел через это. Я уже было перестал рассматривать себя как футболиста, а потом внезапно передумал. И это было пьянящее ощущение, почти как новый дебют. Совсем не то же самое, что задерживать закат. В те дни я даже мечтал, что смогу сыграть заново некоторые матчи. Я был вне себя от чувства, что я снова жив. И подписал контракт.