В те дни шла подготовка к свадьбе, и мы с Илари поговорили на мадридскую тему. Она уже года два как заморозила свою карьеру на телевидении и заметила, что это был бы интересный опыт, хотя и сомневалась в том, что я действительно хочу уйти.
– Ты – один из тех римлян, которые уверены, что в «Заримье» даже есть нечего, – повторяла она и отчасти была права. Но я сделал все, чтобы убедить себя, что «Реал» – это престижно, что есть возможность выиграть Лигу чемпионов, «Золотой мяч», и я был готов поститься ради этих трофеев… Однако это все было до поступления официального предложения, по условиям которого какое-либо голодание было в принципе невозможно.
Я был не в своей тарелке, голова шла кругом. С величайшей осторожностью я рассказал об этом семье, прежде всего – папе и Риккардо. Отец ответил коротко:
– Да зачем тебе туда ехать? Тебе и здесь хорошо…
Брат рассуждал более рационально:
– Подумай, Кекко. Это действительно огромные деньги.
Еще я попросил совета у Праде, мы встретились с ним в ресторане «Шапиколло», и я понял, что поставил его в неудобное положение. Я не мог спросить его: «Что бы ты сделал на моем месте?», потому что только я сам мог полностью оценить всю картину. И таким образом, решать пришлось мне самому.
Я НЕ ПЕРЕХОЖУ В «РЕАЛ», ПОТОМУ ЧТО ЭТО – НЕ МОЯ ИСТОРИЯ. МОЯ ИСТОРИЯ – ЭТО РИМ, «РОМА».
Чем ты хочешь заниматься в жизни, Франческо? У тебя есть возможность стать выдающимся «обычным»: великий переезд, победы с командой суперзвезд, всемирная слава и сказочное богатство. Вдобавок «Реал» продает Фигу в том числе и для того, чтобы дать тебе десятый номер, который Перес тебе пообещал. Мальчик, игравший в «утят», становится главной звездой мадридского «Реала», на его футболке десятый номер, а в перспективе – и капитанская повязка на рукаве. Ты об этом даже не мечтал никогда, о таком завершении карьеры. Даже осознать это – и то слишком трудно.
Но расплатился ли ты с «Ромой» полностью, прежде чем уйти? Конечно, ты привел ее к скудетто, и это нерядовое событие. Но потоки любви, в которых ты купался со дня своего дебюта, нежность, с которой тебя поддерживают и защищают, вера в тебя – не доверие, вера! – могут ли иссякнуть? Только что закончившийся сезон был самым нелепым, и нового проекта на горизонте не видно. Ты способен уйти с легким сердцем? Что ты будешь делать по вечерам воскресенья, перед тем как выйти на поле «Бернабеу», когда кто-то скажет тебе, что «Рома» уступила в дерби? Или что опустилась в нижнюю часть таблицы? Будешь лупить по шкафчику, набивая синяки и шишки, будешь растирать болящие кулаки, а испугавшимся партнерам будешь бормотать что-то на твоем слабом испанском? Ты захочешь быть в двух тысячах километров оттуда, чтобы возглавить желто-красное восстание. Захочешь, но не сможешь.
С мамой я не говорил. Она знала, я знал, что она знает, но мысль о том, чтобы сказать ей, что я уезжаю в Мадрид, была для меня невыносимой. Я думал о том времени, когда она возила меня на тренировки, об уроках истории, которые она учила для меня в машине, пока ждала меня, и повторяла мне их, когда везла домой. Думаю о горячем дыхании воздуховодов нашего «Фиата-126», которым я сушил зимой мокрые волосы. О выражении ее лица, когда я показал ей чек на двести восемнадцать миллионов лир, подписанный Чаррапико, о страхе, что кто-нибудь может этот чек украсть, о походе в банк утром следующего понедельника. Думаю обо всем этом, и в душе поднимается волнение.
И я решаю. Я не перехожу в «Реал», потому что это – не моя история. Моя история – это Рим, «Рома» и мои ориентиры, которые позволяют мне максимально полно выражать себя как человека и, следовательно, как игрока. Вечная семья. Та, которая рождается и сейчас, потому что Илари ждет первенца, Кристиана. Тригория, которая не просто какой-то спортивный центр, но символ, созданный конкретными личностями, людьми, которые любили меня с первого дня, еще до того, как я стал чемпионом. Я разговариваю с массажистами, сотрудниками клуба, которые встают ни свет ни заря, чтобы я, придя в раздевалку, нашел в шкафчике сложенные полотенца, а на поле – ровный газон для комфортной тренировки. Они делают это за зарплату, все так. Но поверьте мне: они делают это с особенным удовольствием для Тотти, я понимаю это, как только вижу их глаза. Я не смог бы сказать им, что ухожу, это было бы для них как удар кинжалом. Я не хочу втыкать в них кинжал.