Товарищ Анна (сборник)

Резкий звук и хлопок входной двери вывели меня из дремы. Не соображая еще, я рванулась к лестнице, скатилась и застыла на последней ступеньке, обалдело уставившись на Макса. Он, в одних трусах, завис перед распахнутой дверью. Луч фонарика разбивал ночь в саду на три шага вперед, но дальше вяз и растворялся во тьме. Сильнейший ветер наваливался на деревья, рвал воздух. Было слышно, как хлопают ветки яблонь, как шмякаются яблоки, ударяются о стену и крышу.

– Ты чего?

– А? – Он перевел фонарик на меня, и прежде, чем ослепнуть, я успела увидеть его всполошенные, круглые глаза. Он быстро убрал свет с моего лица. – Ничего. Показалось просто. Что кто-то ходит вокруг. В дверь стучал.

Он запер дверь и погасил свет.

– Ветер просто, – зевнув, сказала я, отправляясь наверх. Уже засыпая, представила, сколько ведер яблок насобираю завтра с земли. И ведь грязные будут все, что только с ними делать?

4

Я провозилась с яблоками полдня, а закончив, пошла исследовать залив, до которого было гораздо ближе, чем до Волги, – всего один дом. Однако делать это было неудобно, участки подходили к самой воде. Чтобы пройти вдоль, приходилось красться по узкому перешейку между заборами и подступавшим к ним камышам. Под ногами хрустели ракушки, след быстро заполнялся жижей, пахло тиной. Над заливом кружили чайки, но за стеной камыша воды не было видно.

И вдруг стена эта кончилась, и я вышла на открытую песчаную отмель, к мосткам на высоких сваях. По следам и рыбным останкам было ясно, что пользуются этим причалом рыбаки. После долгого блуждания в зарослях я обрадовалась простору, забралась на мостки и дошла до края, чтобы оглядеться.

За камышами открывался залив и просторный выход к Волге. На другом берегу залива росли сосны, желтел песчаным откосом невысокий яр. Я села, свесив ноги, умиротворенная видом, своим одиночеством, тихим пасмурным днем, и поглядывала то вдаль, то на чаек, то на буро-зеленую глубину, открывавшуюся прямо под ногами. Вода была почти прозрачной, было видно опоры мостков, взвесь мелких водорослей и несколько рыбешек, обклевывающих водоросли на сваях.

И тут я вздрогнула. Потому что, переведя взгляд, увидела сбоку обнаженного юношу, стоящего вполоборота ко мне по пояс в воде. Он держался одной рукой за привязанные к мосткам шины и смотрел в воду. Он стоял тихо и был так увлечен, что не заметил меня. Поднявшись, я хотела побыстрее уйти, но замерла, завороженная этой странной картиной.

Он был удивительно красив. Это была даже какая-то искусственная красота, то есть такая, какую мог бы создать только художник. Утонченная, гармоничная фигура, задумчивая, без напряжения поза, белая, словно прозрачная кожа. Это была белизна античного драгоценного мрамора, источающего внутренний свет. И весь он казался статуей, статуей эфеба, задумчивого и прекрасного юноши нежного возраста. Если бы не живые, золотистые, курчавые волосы, сходство было бы полным. Мне стало любопытно, так ли прекрасно его лицо, как и тело.

И тут он и вправду обернулся и улыбнулся мне, ничуть не смущаясь. Я вспыхнула. Оттого, что сижу тут и рассматриваю его, но главное оттого, что он был действительно красив. Как сон Эллады, как мечта о невозможном земном совершенстве. Нежность юности, брезжащая заря солнечного, яркого дня. Я почувствовала себя необъяснимо счастливой от этой красоты, от самой возможности ее в мире.