Товарищ комбат

— Когда же они успели попасть в плен?

— Они здесь с сорок первого года, использовались в рабочей команде для возведения укреплений на границе.

У Губкина сжалось сердце.

— Узнайте, нет ли среди них Василия Губкина?

Напряженные бои продолжались с переменным успехом до наступления сумерек. Батальон стал закрепляться на достигнутом рубеже.

Поздно вечером старший лейтенант Ахметов позвонил комбату:

— Среди освобожденных из немецкого плена Василия Губкина не оказалось. Есть, правда, один, его все называют начальником, но он то ли контужен, то ли немцы отбили ему память. Добиться от него чего-либо путного не удалось.

— Какой он из себя?

— Роста выше среднего, худой, широкий в плечах, волосы русые.

Губкин затаил дыхание:

— Спросите, как фамилия.

— Не говорит.

— Нет ли у него родинки на правой щеке?

— Есть, небольшая.

У Губкина сжало горло.

— Направьте его ко мне в сопровождении автоматчика, — сдавленно проговорил он.

Георгий не помнил, сколько прошло времени, пока наконец в блиндаж вошли двое. Рядом с молодым автоматчиком стоял высокий худой мужчина в рваной и грязной солдатской шинели. В слабом свете коптилки Губкину показалось, что перед ним брат. Он шагнул навстречу, хотел обнять его, но вдруг остановился:

— Василий, ты ли это?

Но тот молчал, никак не реагируя на происходящее. Губкин дрожащей рукой поднес коптилку к его заросшему бородой лицу. Взгляды их встретились. И тут Георгий ясно понял, что это не Василий. От жалости к этому истощенному до крайности человеку слезы навернулись на глаза.

Неожиданно тот заволновался и, заикаясь, попытался что-то сказать, но не смог.

— Товарищ капитан, с нами еще один, может, с ним поговорите? — Автоматчик сделал шаг в сторону, и комбат увидел такого же истощенного, обросшего, как и первый, человека, только ростом пониже, в такой же грязной солдатской шинели.

— Когда попали в плен? — спросил Губкин.

— В начале войны. И все время в этих бараках. Здесь мы строили доты и возводили укрепления.

— Почему не бежали из плена?

— Пытались бежать многие, но мало кому удалось.

— О командире погранзаставы Губкине что-нибудь слышали?

— Когда нас привезли в эти бараки, там уже находилось восемь пограничников и с ними один раненый командир. Он нам рассказывал, как они бились за Науместис, ожидая подхода регулярных войск. Вот только фамилии его я не запомнил.

— Что с ним случилось? — глухо спросил Губкин.

— Среди нас оказался провокатор, он многих коммунистов выдал гитлеровцам. Их всех расстреляли, в том числе и этого лейтенанта-пограничника.

— Какой он был из себя?

— Среднего роста, черноволосый.

— И больше с вами офицеров-пограничников не было?

— Нет, офицеров не было. Солдаты были, а офицеров нет.

Проводив вызволенных из плена людей, Губкин почувствовал неимоверную усталость и забылся в тревожном сне. Временами на мгновение просыпался, разбуженный грохотом взрывов и треском пулеметов, и тут же снова проваливался в темноту.

На восточно-прусской земле лежал молодой комбат, он пришел сюда с боями из-под самого Сталинграда. Лежал усталый, с обветренным, смуглым лицом и спал счастливым сном, совершив то, чего никто еще не совершал в Великой Отечественной войне: вместе со своим батальоном он первым вышел на границу Советского Союза с фашистской Германией и тем самым приблизил час победы над врагом. Велика его душа и благородно дело. Он, русский офицер, исполняя свой солдатский долг, совершил подвиг. И теперь ему предстояло штурмовать первый город фашистской Германии.

Может быть, чувство ответственности или какая-то другая непостижимая сила заставила его проснуться. Он взглянул на часы: спал всего около двух часов.

— Товарищ капитан, у аппарата генерал Городовиков, — доложил начальник связи батальона младший лейтенант Баранов.

Губкин взял трубку.

— В восемь часов начало артподготовки! Обозначь свой передний край, — услышал он бодрый голос комдива. — По Ширвиндту нанесут удар пикирующие бомбардировщики, дивизионная артиллерийская группа с рассветом подавит огневые точки и артиллерию врага. Атаку твоего батальона будет сопровождать дивизион «катюш» и эскадрилья штурмовиков. Задача остается прежней: отрезать город обходом с юго-запада…

Перед штурмом первого города фашистской Германии замполит Костин вместе с парторгом Коршуном и комсоргом Савичевым прямо на переднем крае провели митинг с коммунистами и комсомольцами — делегатами от всех подразделений батальона, посвященный этому историческому событию. Выступавшие клялись добить фашистов в их логове. Возвратившись в свои подразделения, делегаты довели задачу до каждого солдата.

С утра наша артиллерия и авиация обрушились на Ширвиндт и укрепления на его окраине — доты и бронеколпаки, связанные между собой подземными ходами сообщения, на каменные здания, превращенные в опорные пункты, опоясанные проволочными заграждениями и минными полями. В расположении гитлеровцев стоял такой грохот, будто там извергался вулкан; ввысь взметались пламя, дым и пыль. Земля, казалось, плавилась от огня.