Товарищ комбат

Капитан Губкин мучительно переживал, что наступление батальона захлебывается. Поэтому он сам пополз к переднему краю, к штурмовым группам, чтобы лучше разглядеть подступы к вражеской железобетонной огневой точке, которая из своих трех амбразур изрыгала яростный огонь. Гитлеровцы били по флангам и по фронту батальона Губкина, не давали солдатам возможности поднять голову. Минуты промедления стоили человеческих жизней. В полукилометре правее и левее от центрального стреляли еще два дота. Надо было во что бы то ни стало обезвредить центральный дот на пути батальона. О каких-либо обходных маневрах не могло быть и речи. Комбат знал, что приказ никто не отменит, поставленную задачу надо выполнить. А сзади батальон подпирал второй эшелон полка, за ним развертывался второй эшелон дивизии. Все складывалось так, что из-за нерешительных действий его стрелковых рот могло сорваться наступление дивизии. Нужно было принять срочные меры, чтобы выполнить приказ и в то же время сохранить батальон. Сколько головоломок Губкину уже приходилось решать, и всякий раз это случалось в наступлении: впервые вести бой в лесу, штурмовать городские строения, форсировать широкую и глубокую реку Неман. А вот теперь штурмовать укрепленный район, который немцы готовили к обороне десятилетиями. Губкин был готов сам вести солдат на штурм, но ответственность за батальон не позволяла ему так поступить. Здесь, на территории врага, он впервые узнал, что из себя представляет крепость с современным вооружением против солдата, наступающего на открытой местности.

Вывод напрашивался единственный — просить командира полка, а может, и самого генерала Городовикова, чтобы срочно усилили батальон тяжелыми пушками. Но в данной ситуации, если даже пушки и нашлись бы, времени подтянуть их к переднему краю не оставалось.

Порывистый по характеру, капитан Губкин нервничал. Он никак не мог допустить, чтобы какая-то горсточка гитлеровцев, укрывшихся в доте, перебила солдат его батальона.

Костин, наблюдая за Губкиным, боялся, как бы тот из-за своей горячности не подставил себя под вражеский огонь и в самый ответственный момент не оставил батальон без управления.

К тому времени обстановка достигла наивысшего напряжения, из штаба полка торопили, требовали выполнения приказа любой ценой.

Время неумолимо увеличивало напрасные потери, требовались срочные меры, отвечающие создавшейся обстановке. Губкин все надежды возложил на бойцов-смельчаков, которые должны были забросать амбразуры вражеского дота противотанковыми гранатами. И только после этого поднимать батальон на штурм.

Ближе к центральному вражескому доту находились четвертая и шестая стрелковые роты. Наблюдая за боевыми действиями блокировочной группы старшего лейтенанта Зайцева, комбат досадовал и огорчался тем, что солдаты недостаточно плотно прижимались к земле и были плохо прикрыты, огонь по вражеским амбразурам велся неприцельно. Глубоко чувствуя всю полноту ответственности за судьбу солдат батальона, лежавших под огнем противника, Губкин понимал и другое: от него с нетерпением ждут активных действий комполка и комдив, готовые развить успех второго стрелкового батальона.

Взгляд Губкина упал на ефрейтора Примака. После удачной десантной операции при форсировании Немана он стал всеобщим любимцем в батальоне и сейчас находился в личном распоряжении комбата для выполнения особо важных заданий. Награждение орденом Красного Знамени вселило в него еще большую отвагу.

Примак хотел помочь комбату и с замиранием сердца ждал приказа. Раз другие не смогли, значит, его черед выполнять особо важное задание, рассуждал он.

— Товарищ капитан, разрешите мне!

— Не разрешаю, надо немного выждать!

— Время не терпит. Сколько раз вы сами рисковали, четырежды были ранены…

— Подожди, одному тебе не справиться, за тобой пойдет блокировочная группа с подрывниками.

— Сначала все же попытаюсь бросить противотанковую гранату. Не получится — тогда пусть подрывники взорвут!

— А может, действительно прорвешься! — Губкин посмотрел на него без командирской строгости, по-отечески. — Попытайся! Об огневом прикрытии сам позабочусь!..

Примак быстро полз, плотно прижимаясь к земле, ловко работая руками. За его продвижением с волнением следили десятки глаз. Высокая пожелтевшая трава чуть колыхалась там, где он передвигался.

Смельчака отделяло от вражеского дота меньше ста метров. Еще немного — и там, за кудрявым кустиком, начиналось мертвое пространство. Но гитлеровцы успели заметить Примака, и дуло пулемета через стальной щит амбразуры повернулось в его сторону.

Пули стали косить засохшую траву прямо перед ним. Но и наши станковые пулеметы в ответ открыли массированный огонь по амбразурам противника.