Товарищ комбат

…Командующий фронтом не успел еще уехать, как немцы вновь начали обстрел: то ли они заметили оживление в траншеях, то ли у них был предусмотрен методический артогонь на изнурение. Вражеские снаряды стали рваться недалеко от командно-наблюдательного пункта. Налет продолжался точно так же, как и раньше, ровно пять минут. Генерала армии Черняховского благополучно проводили до стоянки штабных автомашин.

После посещения батальона Черняховским Губкин еще больше почувствовал всю меру ответственности. Он еще раз проверил готовность стрелковых рот к наступлению. Солдаты приободрились, видя рядом с собой комбата, загорались его энтузиазмом, в них крепла вера в победу.

С особой признательностью смотрели на Губкина бойцы из нового пополнения. Накануне они с прохладцей выполняли его приказ, с неохотой копали траншеи на исходных позициях для наступления, зная, что так или иначе их придется оставлять. Но противник нанес опережающий массированный артиллерийский удар, и солдаты поняли цену своего труда — благодаря хорошим сооружениям вражеские мины и снаряды не достигли их. Теперь солдаты вырыли траншеи по всем правилам военного искусства.

По мере приближения времени «Ч» — часа атаки — капитан Губкин все больше тревожился за подготовку батальона к штурму. Особенное опасение вызывал приданный саперный взвод, которым командовал лейтенант Воробьев. Взводу отводилась немаловажная роль — к четырем часам утра навести два штурмовых мостика через реку Шешупу, и успех наступления во многом зависел от того, будут ли они проложены в срок.

Мостики состояли из бревенчатых ячеек, приспособленных для быстрого соединения между собой. На них, как на поплавках, укладывались две-три широкие доски настила. Один конец мостика закреплялся на нашем берегу, другой — на стороне противника.

В два часа тридцать минут Губкин потребовал от своего начальника штаба доклада о ходе работ.

— Штурмовые мостики не готовы, и вряд ли саперы управятся с ними, — доложил капитан Кудрявцев.

Губкин нахмурился:

— Разберитесь, в чем дело, а лейтенанта Воробьева — ко мне.

В три часа ночи в блиндаж комбата вбежал лейтенант Воробьев, шинель его была вся в грязи. Он сбивчиво доложил, что с мостиками ничего не получается, несколько раз пытались навести, но их срывает и уносит течением. В голосе молодого лейтенанта слышался испуг. Губкин помолчал, давая возможность Воробьеву успокоиться, но тот окончательно расстроился и заплакал.

Воробьев всего неделю назад окончил ускоренные курсы военного училища. Губкин его хорошо понимал — не так давно сам был таким же. Комбату захотелось помочь Воробьеву достойно принять боевое крещение, преодолеть первый страх. Но для этого не было времени. А если мостики не будут наведены, выполнение задачи окажется под угрозой.

В этот миг комбату почему-то вспомнился капитан Шакун, который был для него образцом выполнения воинского долга. Как бы поступил Шакун тогда, в критической обстановке, на высоте под Аксаем, если бы он, Губкин, проявил трусость? Перед его глазами возникли образы солдат, однополчан-дальневосточников, погибших в боях под Аксаем. Неожиданно для самого себя Губкин строго потребовал:

— Либо вы наведете мостики к четырем часам утра, либо будете расстреляны за невыполнение боевого приказа!

Лейтенант замер. Потом, опомнившись, быстро сдернул с себя шинель и бросил ее в угол.

— Мостики будут наведены любой ценой! — он и скрылся в ночной мгле.

«Это уже другое дело! Но все-таки жестоко так пос выпалил тупать с молодым лейтенантом, — подумал Губкин. Это угнетало его, расстраивало. — Надо обязательно сходить к переправе, успокоить Воробьева. Но прежде надо проверить огневые позиции».

Губкин вышел из блиндажа. Влажным холодом тянуло от реки, поверхность ее сверкала отблесками ракет. За Шешупой — немцы… Вражеские трассирующие пули огненными струями тянулись над водой. К ногам комбата упала ветка, срезанная пулей. Стоило подать команду, и его артиллеристы сровняли бы с землей огневые точки противника, но преждевременно раскрывать их он не имел права. Губкин по ходу сообщения четвертой роты вышел на позицию приданной противотанковой батареи. Восьмидесятипятимиллиметровые пушки выдвинулись на прямую наводку, грозно нацелив свои стволы на противоположный берег.

Проверив артиллеристов, Губкин направился в роту Акимова, и здесь его нагнал лейтенант Воробьев. Прерывающимся от быстрой ходьбы голосом он доложил, что задание выполнено: штурмовые мостики наведены. Вскоре комбат убедился, что это действительно так, Воробьев справился с поставленной ему задачей и преодолел свой первый страх на войне.

Все было готово к броску.

Под утро от реки еще сильнее повеяло холодом, люди продрогли. Губкин подозвал командира взвода из батальонного резерва лейтенанта Краснова.

— Знаешь, где пункт боепитания? Там два бидона с водкой. Быстро доставить их на противоположный берег! Одна нога здесь, другая — там!

— На той стороне фашисты засели близко от берега и стреляют в упор. Не о себе пекусь, товарищ комбат! Они же могут пробить бидоны, добро пропадет…