Товарищ комбат

«Правду» с этим очерком в далеком Благовещенске получила жена брата Георгия Губкина Алевтина, только что вернувшаяся с ночной смены. Фотография нечеткая, под Ней подпись: «Граница Советского Союза 1941 года восстановлена!» Она развернула газету и замерла: с газетной страницы на нее смотрел муж. Перед глазами замелькали слова: «Науместис», «Губкин», «граница». Алевтина вскрикнула:

— Васенька, ты жив?! — Газета выпала из ее рук, и женщина бессильно опустилась на кровать. Уткнувшись в подушку, она зарыдала.

— Мамочка, что с тобой? — испуганно бросилась к ней прибежавшая на крик приемная дочь Галя.

Алевтина привстала, погладила девочку по голове, успокаивая ее, потом подняла с пола газету и вновь стала вглядываться в знакомые черты, зачарованно рассматривая фотографию.

— Это же наш Георгий! — прошептала она.

Алевтина решила тотчас же отнести газету Асе. Преодолевая слабость, добралась до окраины города, где жила семья Георгия. Едва Ася открыла дверь, Алевтина проговорила, задыхаясь от душивших ее слез:

— Георгий дошел до Германии!..

В эти дни в листовках, разбрасываемых с самолетов, немцы писали:

«Советские войска не пройдут дальше рек Шешупа и Шервинта, и русская нога никогда не ступит на землю Германии».

Генерал Городовиков, проверяя оборону своих полков, посетил и КНП Губкина.

— Ваше мнение, комбат, что будем делать дальше? — спросил он.

— Товарищ генерал! Коли поднатужимся, то овладеем Кенигсбергом!

— Горячее сердце — это хорошо! Но все не так-то просто! Спешить рановато… Ваш батальон в составе полка вывожу, капитан, во второй эшелон. Отдохнете, пополните свои роты и поучитесь прорывать глубоко эшелонированный укрепрайон. Командующий фронтом товарищ Черняховский приказал нам закрепиться на достигнутом!

В штабах тем временем оформляли наградные листы и представления на присвоение очередных воинских званий. Командарм Крылов, получив распоряжение командующего фронтом представить кандидатов на присвоение звания Героя Советского Союза за выход на государственную границу, отдал соответствующие указания командирам соединений.

В штабе Городовикова долго обсуждались кандидатуры. Было намечено написать реляции на командира батальона капитана Губкина и командира стрелковой роты старшего лейтенанта Зайцева.

Когда Губкин узнал, ему стало обидно за Костина. Он, как никто другой, хорошо знал, какой героизм проявил замполит при выходе на границу, когда первым бросился под вражеский огонь, увлекая за собой роту Зайцева.

Комбат застал своего замполита, когда тот писал очередное политдонесение:

«…солдаты и офицеры батальона совершили беспримерный подвиг при выходе на границу Советского Союза с фашистской Германией».

Губкин вспомнил первую встречу с Костиным. За плечами замполита уже был немалый опыт войны. Первые два года он воевал рядовым снайпером, имел на своем счету двадцать семь убитых фашистов. Дважды его ранило, но каждый раз он возвращался в строй. В конце 1943 года Костина направили на курсы политработников. Лишь за несколько дней до возвращения Губкина он получил назначение на должность заместителя командира стрелкового батальона по политической части.

Комбату давно хотелось поговорить по душам со своим замполитом. Как могло получиться, что он пошел на фронт рядовым ополченцем?

— Тогда на повестке дня стоял один вопрос: быть или не быть. О жизни и смерти нашего государства, — задумчиво ответил Костин. — О каких чинах думать было? Я в то время работал секретарем парткома Наркомата легкой промышленности. Вступил в одну из формируемых дивизий народного ополчения. Мы с вами коммунисты и воюем не ради наград и званий!

— Звания и награды — это тоже не мелочи жизни. От них в какой-то степени зависит успех дела, которому мы служим… А если говорить откровенно, то ерунда получилась. Окончил курсы политработников, направили на майорскую должность, а присвоили звание младшего лейтенанта.

— Звания людьми даются, а люди могут ошибаться, — усмехнулся замполит.