Товарищ комбат

Проходивший мимо солдат-артиллерист накрыл его плащ-палаткой, а сам поспешил за своим орудием. Артиллеристу было невдомек, что этим он оказал Губкину медвежью услугу: солдаты из второго эшелона батальона пробежали мимо своего раненого комбата, не заметив его.

Спустя полчаса Губкин снова очнулся и услышал, что рядом кто-то остановился. Очевидно, люди были не из его батальона, потому что, приоткрыв плащ-палатку, не узнали его. Они что-то говорили, но слова их доносились откуда-то издалека. Лица он тоже не различал, они расплывались перед глазами. Губкин никак не мог выбраться из непроницаемой пелены тумана. И вдруг до него донесся знакомый голос начальника оперативного отделения дивизии Владимирова:

— Это же командир второго батальона! Неужели убит?

От неимоверной слабости Губкиным овладело полное безразличие ко всему. Но, осознав, что он может оказаться заживо погребенным, Георгий собрал свои последние силы и шевельнул рукой. Ощутив в ней тягучую боль, застонал.

На крик Владимирова прибежали санитары. На носилках они отнесли Губкина и Парскала в дом, где располагался батальонный медпункт.

В печке догорали дрова, положенные туда еще немцами. Было тепло. Губкин почувствовал себя получше, хотя по-прежнему болела рука и жгло грудь. Бомбежка теперь была нестрашна. От осколков раненых надежно укрывали толстые кирпичные стены. Некоторые в тепле сразу задремали. И вдруг невдалеке началась стрельба. По звуку можно было определить, что строчат немецкие пулеметы.

Один из солдат, сидевший на окне, пронзительно закричал:

— Немцы!

Неожиданное появление врага застало раненых врасплох. У многих не было оружия. Только бывалые солдаты сохранили автоматы и даже гранаты.

Немцы были совсем близко, и рассчитывать на какую-либо помощь не приходилось. В доме, где располагался батальонный медпункт, все пришло в движение. С пола, устланного матрацами, поднялись легкораненые. Они метались от окна к дверям, не зная, что делать. Жалко было смотреть на тех, кто был неподвижен, не мог даже ползком пробиться к выходу. Было до крайности обидно, что смертельная опасность подстерегла их вдали от переднего края.

Губкин понимал, как важно вовремя пресечь панику, и, превозмогая боль, скомандовал:

— Слушай приказ! Всем, кто может держать оружие, быстро занять оборону вокруг дома! Тяжелораненым оставаться на местах, пока не отобьем атаку!

Все, кто могли, тут же выбрались на улицу и заняли круговую оборону.

Оказалось, что около роты немцев прорвалось в тыл батальона. Раненые солдаты открыли огонь по врагу. Гитлеровцы залегли и стали отползать в лощину. Они и не догадывались, что их обстреляла горсточка раненых…

Когда опасность миновала, Губкина, Парскала и с ними еще нескольких раненых на санитарной машине эвакуировали в медсанбат, располагавшийся в пяти километрах от батальонного медпункта. В палате, в которую поместили Губкина, стонал человек с ампутированной ногой, рядом с ним лежал раненый со сплошь забинтованной головой. Он был без сознания. В палате стоял спертый, тяжелый воздух, пахло йодом и кровью. Георгий Никитович с душевным состраданием смотрел на раненых однополчан. Чужая боль ему казалась больнее своей, хотя он и сам был тяжело ранен.

Врачи тут же распорядились положить Губкина на операционный стол.

— Доктор, не торопитесь! — попросил он. — Это мое пятое ранение. Так что опыт кое-какой по этой части имею. Я чертовски устал и хочу уснуть.

— Так можно все проспать, — заметил молодой врач.

— Не проспим! Сделайте только противостолбнячный укол. А как проснусь, сразу на операционный стол или прямым ходом в армейский госпиталь, в Каунас.

Там, в госпитале, он мог встретиться с Музой. В глубине души Георгий надеялся на это…

Однако Губкина оставили в медсанбате. На рассвете женщина-военврач разбудила его. Все было готово к операции. Под местным наркозом она вытащила пулю из руки Губкина, очистила рану, а грудную клетку в условиях медсанбата вскрывать не решилась.

После операции Георгий снова уснул. Во сне ему привиделось, будто мать поит его настоем из красных ягод и зерен лимонника. Этот домашний эликсир не раз во время болезни возвращал ему силу и бодрость. Он попытался было заговорить с матерью, но не услышал своего голоса и испугался. Потом вдруг перед глазами раскинулся широкий Амур, затопивший их домик в Семидомке. Георгий оказался по пояс в воде, которая крутила его, тянула на дно. Он хотел броситься вплавь, но руки не слушались. И внезапно все исчезло.

Яркие лучи солнца били через окно прямо в глаза. Губкин проснулся. Вспомнил сон, и опять всколыхнулось в памяти прошлое: словно в тумане, возникли перед ним лица сына, матери… Постарался представить свою дочурку, которую ни разу еще не видел. Горечь обиды и ненависти нахлынула на него при мысли о жене. Он мог бы простить ей все, но измену никогда.

…После обеда Губкина и Парскала вместе со всеми тяжелоранеными эвакуировали в Каунас. Санитарная машина вскоре выехала с проселочной дороги на шоссе. Глубокой ночью прибыли в армейский госпиталь. Разместили их в общей палате.