Товарищ мой

Когда б все избы, хаты и квартиры,
Где жить пришлось, я перечислить мог,
За век войны, на всех дорогах мира,
Я насчитал бы сто один порог.

Теперь в стране чужой и невеселой,

На уличке разбитой и пустой,
Живу я в третьем доме от костела,
Заполучив мансарду на постой.

Хозяин дома, розовый колбасник,

У входа восседает до зари.
Шофер ворчит: «Да он типичный частник!
Как люди терпят, дьявол побери!»

В сто первый раз мы жизнь начнем сначала.

В сто первый раз устраивая дом,
Чтоб не испачкать мелом одеяло,
Газету над кроватью мы прибьем.

Приколем карточку, где ты смеешься,

Далекая моя. А на столе
Разложим трубки, финский нож и ложку,
Дров привезем и заживем в тепле.

Заварим добрый суп из концентрата,

И мне, в соседстве с краткой тишиной,
Покажется, что с самого Арбата
Кочует эта комната со мной.

И Лермонтов витать над нами будет.

Он был поручик — значит, лейтенант,
Хозяин удивится: «Что за люди?
Надолго ли вселил их комендант?»

Пройдет два дня, от силы три. И снова

Зайдет полковник, скажет нам: «Пора!»
Понявши с полувзгляда, с полуслова,
Поднимемся мы в пять часов утра.

Шофер выносит вещи и винтовки.

Быть может, мы сумеем кое-как
Поспеть к артиллерийской подготовке
На «виллисе», похожем на башмак.

Еще темно, и холодно, и сыро.

Железо, как огонь, горит в руке.
Прощай, моя сто первая квартира
В разбитом, невеселом городке.

1944

СВЕТЯЩЕЕСЯ ОКНО

Я буду в Берлине иль в Вене,
От милой земли вдалеке,
Когда затемненье отменят
В зеленом твоем городке.

В вечернюю тихую пору,

Вдыхая цветочный настой,
Поднимешь ты душную штору,
Скрывавшую свет золотой.

Сквозь тысячу верст я увижу

Светящееся окно.
Чем дальше иду я, тем ближе
Сквозь тьму проступает оно.

И есть в нем чудесная сила,

Лишь сердцу понятный закон:
Оно мне и раньше светило,
Хоть город твой был затемнен.

Поверь мне — мы встретимся скоро.

Светись, золотое окно.
Разлука — как темная штора,
А свет — он горит все равно.

1944

В ДОМЕ КРОХОТНУЮ ДЕВОЧКУ...

В доме крохотную девочку
Эвой-Иолантой звали.
В темноте, не разглядев еще,
На руки ее мы брали.

Погоди. Ты только с улицы,

Зимним ветром заморожен.
Вот смотри, она простудится.
Будь с ней очень осторожен.

Лучше дай понянчу я ее, —

Так соскучился по ласке!
Голубые или карие
У твоей девчонки глазки?

От шинелей пахнет вьюгами,

Только русский говор нежен.
Смотрит девочка испуганно
На небритого жолнежа.

Наши Гали, Тани, Шурики,

Вы простите лейтенанта,
Что, задумавшись, зажмурившись,
Нянчит Эву-Иоланту.

1944

НОЧЬ НА БЕРЕГАХ ВИСЛЫ