Товарищ Сталин. Личность без культа

Людоедство? Зверство? Не торопитесь с выводами. Вернитесь на несколько страниц назад и перечитайте – как в СССР обстояло дело с осуждением за воровство всего за пару лет до того, как Сталина «прорвало» этими жестокими и обрекающими словами. 70 процентов воров и половина грабителей за свои преступления отделывались «легким испугом». Так это – из оказавшихся под следствием и судом! А об скольких из них милиционеры просто не стали «марать руки», прекрасно понимая, что цена их стараниям, потраченному времени и силам будет – ломаный грош. Все равно же «самый гуманный суд в мире» ограничится приговором к исправительным работам, да и то, скорее всего – условным. И, выйдя из «храма советского правосудия» гоголем, плюнет презрительно торжествующий ворюга через щербатые свои зубы под ноги «менту поганому» со словами: «Ну, что, съел, гражданин начальник!?» Ручаться могу, именно так оно и было.

При этом дело было далеко не только в невероятном милосердии самих судей или прокуроров – закон был таков! В соответствии с действовавшим тогда Уголовным кодексом за первую кражонку, если таковая была совершена в одиночку и голыми руками, полагалось не более трех месяцев тюрьмы или принудработ. Повторно попался на том же самом – полугодовая отсидка. Воровал «с применением технических средств» (то есть – квалифицированно) или с подельниками – год за решеткой максимум. Шанс созерцать «небо в клеточку» максимальный срок – «аж» пять лет имели те, кто в особо крупных размерах и неоднократно совершали хищения из общественных либо государственных хранилищ и складов. Да еще и делали это с применением технических средств и по предварительному сговору с группой лиц. По современной правоохранительной терминологии – члены организованных преступных группировок, особо опасные преступники. Пять лет, повторюсь – это был высший предел. Впрочем, за умышленное убийство в те годы «светило» не более десяти…

Безнаказанность порождает новые преступления – это даже не аксиома, а, можно сказать, один из краеугольных камней такой суровой науки, как криминология. Без году неделя ставшие членами «новой социальной общности» советские граждане, признаем честно, в большинстве своем еще не успели проникнуться высокими идеалами чистых руками и сердцем бескорыстных строителей коммунизма, которыми все они, по идее, являлись. Зато вполне усвоили присказки вроде: «Все вокруг колхозное – все вокруг мое» и «Сколько у государства не воруй – все равно своего не вернешь!» Почти уверен – именно тогда эти присловья на свет и появились. И воровали! Тащили все, что плохо лежит, а что лежало хорошо и надежно – раскурочивали и все равно растаскивали. Милицейской службы по борьбе с хищениями социалистической собственности (знаменитой БХСС) еще и в помине не существовало – вот народишко и резвился во всю прыть. Представьте, что должен был чувствовать Сталин, видя, как едва-едва начавшая отстраиваться ценой колоссальных жертв и труда страна буквально на глазах растаскивается сонмищем несунов и воришек – вертких как мыши и таких же ненасытных.

Как это все можно было остановить? Взывать к сознательности? Произносить пламенные речи, пытаясь усовестить и пристыдить? Вдалбливать людям в голову простейшую истину о том, что совершая кражи у Советского государства, они, по сути, обворовывают самих себя? Все это делалось – да вот только без толку. При этом стоит учитывать, что слова Сталина о том, что за массовым разворовыванием народного добра во многих случаях стояли настоящие враги советской власти, превращавшие таким образом обычные вроде бы кражи в натуральные экономические диверсии, со счетов тоже сбрасывать не стоит. Вы думаете, подпольный миллионер Корейко, с огромным талантом изображенный Ильфом и Петровым в их бессмертном «Золотом теленке», сказочно разбогатевший как раз на хищениях социалистической собственности – фигура насквозь вымышленная? Как бы не так! Сомневающимся напомню, что один из авторов – Евгений Петров в свое время успел на славу потрудиться в одесском уголовном розыске и, можно не сомневаться, на подобных типусов насмотрелся вдоволь. Воровали чуть ли не все – впрочем, каждый по собственным мотивам.