Товарищ Цзян Цин. Выпуск первый

Этот манифест явился не только поворотным пунктом для китайского коммунизма, но и вызвал глубокий раскол в литературном мире. Провозглашение политики единого фронта означало, что возможность контроля шанхайской парторганизации за подчинёнными организациями ещё уменьшится. Что касается Цзян Цин, то из-за действий Чжан Гэна, продиктованных местью, она опять оказалась отрезанной от партийной организации, хотя ей и удавалось поддерживать связи с другими левыми группами. Среди них были Киноассоциация национального спасения (в которой она играла заметную роль, сказала Цзян Цин), Женская ассоциация национального спасения[63] и Лига друзей Советского Союза. Это были всего лишь некоторые из многих новых ассоциаций, призванных воплотить в жизнь идею единого фронта прежде враждовавших партий, лиг и других политических групп. Но их названия были обманчивы, предупредила Цзян Цин. Руководители большинства из них, по названию левых, были «предателями, ренегатами или спецагентами» (преувеличение, конечно, но до какой степени — определить трудно). Она знала некоторых членов Революционной лиги (предположительно, прокоммунистической), бывших на деле антикоммунистами. Впрочем, вскоре Лига левых театральных деятелей на основании составленного в Москве «Манифеста 1 августа» распустила Революционную лигу.

Хотя Ассоциация различных слоёв за национальное спасение была создана в августе 1935 года, её фактическое становление проходило медленно; организация её, по воспоминаниям Цзян Цин, ещё не закончилась к моменту, когда она спустя два года уехала из Шанхая в Яньань. Фактически левые лиги кое-как существовали года два, хотя руководители их становились всё более консервативными, тогда как в члены продолжала идти революционная молодёжь вроде неё самой.

Как «подлинно» революционная молодёжь могла доказать свои заслуги? Одним из доказательств, объяснила Цзян Цин, было утверждение о прежнем членстве в партии, но в «белых районах» доказательство достоверности такого утверждения осложнялось из-за трудности сохранения прежнего членства в партии (пример тому — её собственное дело) и ложных утверждений некоторых о своём членстве в партии. В то время приходилось предполагать, что утверждение человека о принадлежности к партии могло быть и ложным (в Яньани ставилась под сомнение её принадлежность к партии). И действительно, многие из левых организаций начала и середины 30‑х годов, хваставшиеся своей принадлежностью к партии, на деле в партию не входили. И всё же какая-то часть подлинно левой молодёжи была связана с номинально левыми организациями. Судить о революционности человека всегда следовало с крайней осмотрительностью, предупредила Цзян Цин. Например, партийный теоретик Ай Сыци был действительно хорошим товарищем, хотя кое-кто думал о нём иначе. Хорошим товарищем был и Линь Цилу, которого подвергали ложной критике. Её однокашник по партийной школе в Яньани, Линь впоследствии работал в Синьцзяне, где был «замучен» в одно время с Мао Цзэминем, самым младшим братом Председателя.

Некоторые члены «ложных» левых лиг специализировались на подрыве репутации любого талантливого человека, в ком они видели соперника. Одной из главных мишеней для нападок был писатель Лу Синь, пламенный левый, хотя такие же кампании велись и против других, в том числе её самой. Сплетники и журналисты чернили её и распространяли на её счёт политическую клевету. (Здесь она говорила сердито, но подробностей не излагала.) Она сумела выстоять лишь благодаря уверенности в том, что её поддерживают массы (а не люди, делающие вид, что говорят от их имени). Массы чувствовали, что, даже выступая в буржуазных драмах или как-то иначе проявляя себя в «высших слоях культуры», она одновременно вела подлинно революционную работу.