Через несколько дней, во время новогодних празднеств, она пошла посмотреть ещё одну пьесу. Её рассказ об этом не имел никакого отношения к пьесе — она хотела показать, что некоторые крупные коммунистические руководители совсем не знали того, что она тоже коммунистка. Сидя в ожидании, пока поднимется занавес, она рассеянно рассматривала окружающих. Вдруг её взор привлекла знакомая фигура — женщина в удивительном наряде (красивые туфли, чёрная меховая шуба, лорнет), известная тогда под именем Циншу[57]
,— жена одного «видного лица». Как говорили, она только что вернулась из Советской зоны близ озера Хунху. Она явно не заметила, что Цзян Цин была в тот вечер в театре. Через несколько месяцев она узнала, что Цзян Цин — член Лиги левых театральных деятелей, но по-прежнему не знала, что она ещё и коммунистка (осознавшая себя таковой и впервые официально оформившая своё членство в Циндао).Позднее той же весной Цзян Цин вернулась поездом в Пекин и несколько недель находилась в трудном положении, без защиты партийных организаций. Она возобновила посещения в качестве вольнослушательницы лекций Ли Да в Пекинском университете и проводила долгие часы за чтением в Пекинской городской библиотеке. В тот период она узнала, что Тянь Хань и некоторые другие известные левые в феврале были арестованы (предположительно, за коммунистическую деятельность)[58]
. Она вспоминала, как боялась, что их арест будет иметь неблагоприятные последствия для её собственной политической карьеры: ведь они задавали тон в организации, которая поддерживала её,— в Лиге левых театральных деятелей.В то время националистическое правительство было настолько антикоммунистическим, что опасно было даже смотреть советские фильмы (при воспоминании об этом Цзян Цин рассмеялась: неужели такое могло быть?). Однажды, когда она отправилась посмотреть в Пекине советский фильм, ей пришлось сразу же после окончания сеанса выскользнуть через запасной выход, чтобы не подвергнуться проверке правительственными полицейскими, что расположились у главного входа. Выйдя на улицу, она случайно встретила преследовавшего её год тому назад Тянь Хуна (Бандита), младшего брата Тянь Ханя. Она предусмотрительно рассказала партийной организации Лиги деятелей просвещения о том, что видела его (и других).
Неожиданно она получила письмо от Лиги деятелей просвещения, в котором ей предлагали вернуться в Шанхай и обещали предоставить роль Норы в «Кукольном доме». Это взволновало её: она обожала роль Норы. Когда она прибыла в Шанхай, её покровители в лиге предложили ей присоединиться к известной группе актеров, специализировавшихся на современной драме. В последующие недели они поставили несколько пьес Ибсена, «Грозу» Островского и «Ревизора» Гоголя, где она исполняла главные женские роли. Она выступила также в инсценировке романа Диккенса «Повесть о двух городах». Она признала, что сам роман, известный ей в переводе, был лучше пьесы. Хотя выраженные там взгляды «реакционны», книга, по её мнению, ценна как источник познания истории.
Что касается исполнения ею роли Норы, то газеты и журналы отозвались о ней с восторгом, но она спрашивала себя, не повлияло ли на критиков её знакомство с некоторыми важными людьми в шанхайском культурном мире. Лишь Чжан Гэн, который за два года до этого был её режиссером в Шанхайской труппе труда и учебы, а теперь стал видной фигурой в шанхайской партийной организации, отрицательно отозвался о манере её игры: он назвал её «слишком натуралистической»[59]
. Жёсткий сторонник общепринятых норм, он так и не сумел понятьВ «Кукольном доме» как произведении искусства отсутствует удовлетворительная развязка, продолжала она. Как-то Лу Синь произнес речь, которая потом появилась в виде статьи «Что будет делать Нора после того, как уйдёт?»[60]
. Лу Синь был одним из многих, кто строил предположения о том, как сумеет Нора уцелеть после ухода из дому. Превратится ли она в какой-то «экспонат для общества»? Сумеет ли когда-нибудь найти работу? Лу Синь проанализировал эти и другие вопросы, относящиеся к эмансипации женщин.Ⅱ