Товарищ Цзян Цин. Выпуск первый

И всё же в 30‑х годах в среде этого делового класса, его сыновей и дочерей, которых несло к революции растущих надежд, нашёл для себя выгодный рынок Голливуд. Фигурирующие на экране образы обаятельных мужчин и женщин из других обществ стимулировали потребность во внешних атрибутах городской жизни — барах с коктейлем, парижских модах, международной кухне, танцевальных залах, такси и «общественных» танцах, эстрадных певцах вроде Бинга Кросби, чьим популярным песням китайские пуритане от культуры дали название «жёлтой музыки», и непременно в целых улицах публичных домов, в том числе в такой экзотике, как женщины из «белых русских», и немалом количестве массажных кабинетов. Плотские наслаждения, экзотические развлечения и социальные преимущества, достававшиеся городским нуворишам, притупляли их политическое сознание. Их пренебрежение к неимущим, которых было во много раз больше, и готовность получать выгоду от иностранных вкладчиков, помышлявших о политическом господстве над Китаем, сделали их легко уязвимой мишенью для политически сознательных левых. Противников гоминьдана объединяли сочувствие к беспомощным массам, которым так недоставало руководства, и твёрдая решимость бороться за целостность страны. Но на первый план большинство радикальных писателей, преподавателей, организаторов демонстрации и актёров ставило внедрение пролетарского классового сознания в обнищавшие массы — самое большое естественное богатство Китая; считалось, что эти массы должны находиться на острие революционных преобразований.

При всей своей революционной риторике эти представители нового левого направления в своих действиях не выходили за пределы двух основных исторических традиций. Первая — это долг учёного, чётко определённый неоконфуцианской школой, процветавшей во время Минской и маньчжурской династий (1368—1911),— долг, обязывающий выступать против циничного отказа от беспокойного мира или даоистcкого ухода от него. Напротив, люди высокого положения должны были посвящать себя заботе о всеобщем благе. Сравнимое с этим чувство ответственности за общество и проявляли в 30‑х годах политически сознательные писатели, художники, преподаватели и актёры, полные решимости «пробудить массы», как они выражались на своем жаргоне, и отстаивать их интересы в противоположность интересам эгоистичной и заботящейся только о себе олигархии. В своей горячей риторике против иноземной угрозы левые 30‑х годов следовали другой исторической тенденции — восставать против иноземного господства. Основатели Минской династии ниспровергли варваров-монголов и восстановили власть коренного населения. Когда спустя три столетия династия Мин стала менее способна защищать себя, Китай попал в 1644 году под власть маньчжуров. Затем, через 267 лет, маньчжуров в свою очередь свергли силы, объединившиеся вокруг Сунь Ятсена. А сейчас, в 30‑х годах, шедшее им на смену поколение молодых националистов готовилось дать отпор японцам.

Новым для ⅩⅩ столетия было распространение средств связи. Воздействию полемической печатной литературы всех политических оттенков способствовали рост грамотности, увеличение числа печатных изданий и более широкое их распространение. Кроме того, голос радикалов усиливали проникнутые духом политики театр и кино. Нововведения в театре начались в последнее десятилетие маньчжурской династии и ускорились при республике. В вольном переводе преобладающая форма традиционного китайского театрального искусства получила название «опера». Китайская опера, не одинаковая в разных местностях и непрерывно эволюционизировавшая в пределах каждой школы, в целом отличалась простотой сюжета, абсолютно стилизованными персонажами, с непременной пантомимой, захватывающей акробатикой, пронзительным пением и слабой оркестровкой. За исключением некоторых местных и современных разновидностей, все роли исполнялись мужчинами. Когда китайцы занялись поисками новых идей за рубежом, они отвергли наш номинальный эквивалент — большую оперу, понимая, что для их культуры неприемлемы её музыкальная и вокальная сложность и высокий стиль. Их привлекла наша драма, в которой лишь слова были носителями смысла и которая обещала новые захватывающие сюжеты, образы и философские понятия.