Традиции & Авангард. №3 (15) 2023 г.

– Что делать-то будем, а, Аркадий Петрович? – Он медленно открыл стеклянные створки, достал одну из книг, тут же разжал пальцы. Книга хлопнулась на половик. – Ты не дурак. Я не дурак. Гениус твой тоже. Это мы поняли: ещё так вырастет – шея заболит на него смотреть. Что мальчик хочет, то мальчик получит. Гений! – Упёрся указательным пальцем в верхний обрез другой книги и, будто отщёлкнув, скинул и её на пол. Заглянул в образовавшуюся пустоту на полке, как в прореху от выбитого зуба. – Кумиры – они ведь безгрешные, почти святые, у них всё реликвия, всё золотое. Чем выше лезет, тем святее, тем дороже… – Открыл новые створки. Белые корешки – Платонов. Зелёные – Голсуорси. Тёмно-синие с белыми окантовками – Набоков; последние покупала Лида, жена Золотова, на единственную годовщину свадьбы. – Я по телеку видел, один олигарх где-то портки Наполеона достал. Нижние, Бонапарт о них задницей тёрся. За огромные деньги достал. Да вот богатеньким детишкам Наполеоны-то неинтересны. А вот… – Пошарил ладонью за книжными блоками. – Говоришь, есть у тебя одна тетрадочка… – И охапкой свалил книги на пол.

Боль свинцовыми толчками стучала у Золотова в голове. Вспомнилась чёрная ложка для обуви, оставленная у двери, так далеко, словно в другой стране.

Вадим Степанович выдернул новую книгу. Картон обложки хрустнул. Он потряс её, держа за обложку, как птицу за крылья.

– И где?

Золотову вдруг почудилось, что вот сейчас, именно сейчас дверь в дом раскроется – и на пороге появится Серафима, сгорбленная, будто бы сжатая. А за её спиной окажутся другие, слипшиеся в молчаливую стену: соседи, знакомые, коллеги-учителя – встанут, с брезгливой жалостью глядя на него, на гору книг, на внезапных гостей, хозяйствующих как у себя дома.

«Есть у меня одна тетрадочка».

Тогда тоже была суббота. Яркий морозный свет лился в окна. На втором этаже «Куража» отмечали его юбилей. Людей было много – и за сдвинутыми столами, да и вообще, чужих в зале. Играла неразборчивая музыка. Неясно звучали другие голоса, как вечное шушуканье в его классе. И он напрягал связки, как у себя в классе:

«Вот вы все подписываетесь – доски ему мало, надо и школу назвать! Всей стране известный, молодой, н-н-наш. Ну, хотите гордиться – гордитесь. Зачем впереди паровоза с караваем бежать? Я понимаю, за инициативу п-п-плюсик… И сверху всё… Но… стыдно же!»

Низкое солнце хлестало ему в глаза. Он щурился, он шатался, он поднимал бокал с вином до груди и вновь опускал. Он чувствовал, как на него косятся от других столов – вот, мол, старик раздухарился. А кто-то, должно быть, и узнавал – да это же корж из второй школы, «Русяз» во всей красе! Да и чёрт с ними!.. Он рассматривал лица коллег. Уж какие снисходительные лёгонькие улыбки, уж какие искренне добрые взгляды – это, наверное, оттого, что ели все эти годы и вот наконец-то доели до самых костей. Юбилей, а по сути проводы.

«Ну ничего! – громко прибавил он, чувствуя, что на него глядят теперь уже точно все. – Есть у меня одна тетрадка – уж она меня согреет! И это вам спасибо! Она и дороже с к-к-каждым днём из-за вас… Он же кумир, с него и носок н-н-ношеный будет на вес – золотой. А там – такое! Он выше – оно д-д-дороже…»

И оборвался. И сел.

Все засмеялись, зачокались. И Золотов втянул в себя безвкусное, разбавленное соком вино, стуча зубами о стенки бокала. Кто-то взял его руку и неумело, но нежно погладил – конечно же, Серафима, сестра.

«А может, зря я всё это, – подумал он тогда. – Глупо».

Вадим Степанович громко чихнул: «Ох-х-ха!» Вытер ладонью повлажневшие от пыли глаза.

– Да где тетрадка-то? – с детской обидой спросил он.

Гора книг на полу росла. Некоторые, раскрытые, походили на раздавленных мотыльков. Обрезы других напоминали униженные страдальческие улыбки.

– Дед, да ты подумай, зачем она тебе. Живёшь один. Душа в теле еле держится. Ни детей, ни внуков.

– Откуда?.. – Язык у Золотова немел у корня, как это бывает перед рвотой.

– Старуха у вас там, в школе. Говорли-ивая! Заходите, говорит, он у нас хворый… – И вдруг вскинул брови, стрельнул коротким взглядом. Понял, что оплошал.

И Золотов тоже понял.

Старуха. Серафима, не иначе. Как была деревенской бабой, так и осталась. Он сам её в школу пристраивал вахтершей, когда она переехала из Каменистого. Чуть ли не всему педсоставу пришлось туфли вылизывать, будто в министры её пихал. Проста как валенок. Учителя её вечно обходили, точно подброшенную собачонку. А вот дети, особенно младшие, её почему-то обожали. И такое обожание его слегка задевало.

Золотов не выдержал, ухмыльнулся. И как-то вдруг расслабился весь, обмяк.

Вадим Степанович достал ещё одну книгу, мельком поглядел на обложку – что-то из детгизовской «рамочки».

– Хорошая библиотека, – доверительно сказал он. – У меня тоже была – на свалку вывез. Место занимала. Да и пыль от них… Сейчас всё в интернете есть. Советую, кстати, удобно. Кнопку нажал – и вот.

Он поставил книгу на место – на пустую деревянную полку. Книга тут же свалилась набок, точно не могла стоять так, в тоскливом одиночестве.