Традиция и Европа

Должны ли мы прийти к отрицательному заключению касательно ситуации и удовольствоваться более умеренной, федералистской, «социальной» или социалистической идеей? Необязательно, потому что, как только указана противоположность, всё, что нам реально нужно — это соответственно сориентироваться. Если абсурдно стремиться к нашему высшему идеалу в окружении «цивилизации», потому что он станет извращённым и почти обратным, мы тем не менее можем признать в преодолении того, что имеет именно характер «цивилизации», предпосылку каждой реальной инициативы реконструкции. «Цивилизация» — это более или менее эквивалент «современного мира», и, не обманывая себя, необходимо признать, что с её материализмом, экономизмом, рационализмом и другими инволюционными и разлагающими факторами, Запад — лучше сказать, Европа — больше всего ответственен за «современный мир». В первую очередь должно происходить такое возрождение, которое имело бы эффект на духовном плане, пробуждая новые формы чувствительности и интереса, а также новый внутренний стиль, новую фундаментальную однородную ориентацию духа. К этому эффекту необходимо понять, что это не просто вопрос, как говорит Варанг, выхода за пределы взгляда на жизнь XIX века в его разнообразных аспектах, потому что этот взгляд сам по себе является следствием более отдалённых причин. Затем, что касается биологической интерпретации культуры Шпенглером, нужно сделать точные оговорки: прежде всего, нам нужно воздержаться от веры автора, которого мы только что рассмотрели, в почти неизбежное возрождение, которое возвестят различные симптомы. В действительности, мы должны избежать склоняться без меры к идеям революционных и реформистских движений вчерашнего дня, так как факт состоит в том, что в них присутствовали различные тенденции, иногда даже противоречащие друг другу, которые могли достигать положительной формы только тогда, если условия позволяли этим движениям развиваться тоталитарно, тогда как в реальности они были сокрушены из–за военного поражения.

В общем, говоря о политике, нам кажется, что кризис принципа власти составляет самую серьёзную трудность. Давайте повторим, что мы говорим о власти в истинном смысле, что определяет не только повиновение, но также и естественную приверженность и прямое признание. Только такая власть может повести элементы внутри нации к преодолению индивидуализма и «социализма», и, в панъевропейской области, к ослаблению националистической спеси, «священной гордости» и жёсткого принципа суверенитета отдельного государства; и она сделает это лучше, чем могут сделать простая необходимость или зависящие от обстоятельств интересы. Если есть что–то особенное в арио–западной традиции, то это добровольное объединение свободных людей, гордых служить лидеру, который действительно таков. Единственный путь к реальному европейскому единству — это путь через то, что повторяет такую ситуацию «героической» природы в большом масштабе, а не просто «парламент» или слепок с акционерного общества.

Это делает видимой ошибку тех, кто признают в европейской идее своего рода политический агностицизм, таким образом сводя её к бесформенному общему знаменателю: необходим центр кристаллизации, и форма целого может только отражать форму частей. На основе, принадлежащей не «цивилизации», а традиции, эта форма может быть только органически–иерархической. Чем большая интеграция происходит по этим линиям в каждой частичной — т. е. национальной — области, тем ближе мы становимся к наднациональному единству.

Тот факт, что многочисленные внешние воздействия сейчас ясно заметны, и посему объединение Европы является вопросом жизни или смерти, должен привести к признанию внутренней проблемы, которую нужно решить, чтобы придать возможной европейской коалиции твёрдую основу, которая, как мы уже объяснили, имеет двойной аспект: с одной стороны, это проблема постепенного и действительного преодоления всего, что характеризует «цивилизацию»; с другой стороны, это проблема метафизического плана, согласно которому может быть оправдана идея чистой власти, в одно и то же время национальной, наднациональной и европейской.

Эта двойная проблема возвращает нас к двойному императиву. Мы должны увидеть, что посреди руин всё ещё стоят люди, которые могут понять и принять этот императив.

Europea Nazione, 1951

КРОВОЖАДНЫЙ БАРОН

Сразу же после своего появления в 1924 году книга Фердинанда Оссендовского «Животные, люди и боги» стала событием. Сенсацию вызвало описание авантюрного путешествия через Центральную Азию, предпринятое Оссендовским в 1921–22 гг., чтобы ускользнуть от большевиков, но также и описание необычной личности, с которой пересекались его пути — барона Унгерна фон Штернберга, и, наконец, то, что он рассказал о так называемом «царе мира». Мы хотели бы остановиться здесь на обоих вышеупомянутых вопросах.