– Потрясающие новости! Не могу дождаться, чтобы узнать, что она скажет.
Я уже развернулась, чтобы пойти обратно, но Джеймс положил руку мне на плечо, удерживая.
– Сначала мы прогуляемся до центра, чтобы нас увидели. Потом вернемся домой, и вы ей перезвоните.
Я ощетинилась, разрываясь между благодарностью, смущением и гневом. Словно услышав мой невысказанный вопрос, Джеймс сказал:
– Потому что мы с вами не такие уж разные.
Выражение на его лице было таким, что у меня едва не выступили слезы. Оно напомнило мне лицо Мейси, стоящей на продуваемом всеми ветрами кладбище, когда глаза ее отражали пустоту в сердце. Поэтому я кивнула и двинулась к центру.
Глава 18
«Что плохо для улья, то плохо для пчел».
Бекки устроилась в изножье дедушкиной кровати, подтянув ноги к груди и обняв колени. Грызла ногти, но Мейси ее не одернула. Дочь была чем-то встревожена после похода по магазинам с Джорджией и Джеймсом, однако ясно дала понять, что говорить об этом не желает.
Берди сидела на стуле возле кровати. Перед тем как войти, Мейси показалось, что она услышала бормотание, словно работал телевизор. Однако дедушка спал, а телевизор безмолвствовал. Берди, одетая в элегантное вязаное обтягивающее платье, на ногах – туфли на высоком каблуке, держала в руках разбитое блюдце, оно покоилось в ее ладонях неподвижно, как спящий младенец. Все внимание Берди было сосредоточено на отце.
Мейси вспомнила вопрос Джорджии: говорит ли их мать с Бекки?
Но больше всего она злилась потому, что если Берди и способна общаться, то должна бы говорить с ней, с Мейси. Ведь она заботилась о матери, каждый день, с утра и до вечера. Покупала ей помаду. Если у Берди есть что сказать, она должна сказать это ей. Тогда, возможно, Мейси смогла бы разгадать тот секрет, который представляла собой ее мать, – снять с нее, один за другим, многолетние слои, заглянуть в ее прошлое и, может, понять. И, возможно, унять боль, гнев и ощущение брошенности, которые преследовали Мейси, как повторяющийся ночной кошмар.
Когда Мейси преподавала биологию в восьмом классе, в одном из учебников она прочитала о рыбке, которая добровольно голодала ради того, чтобы избежать конфликта. Пока она не претендовала на еду, более агрессивная рыба ее не трогала. Давно позабыв, как она называлась, Мейси отождествляла себя с той рыбкой. То же самое, как слиться со стеной, чтобы тебя не ранили.
Она положила руку на плечо Бекки.
– Дедушка сделал физические упражнения?
Бекки кивнула, продолжая грызть ноготь.
– Не волнуйся, Бекки, дорогая. Врачи говорят, он идет на поправку.
– Дедушка сам из-за чего-то волнуется.
Мейси удивилась.
– Он что-то сказал?
– Нет, п-просто я вижу. Он хочет, чтобы пчелы вернулись.
– Его пчелы? Те, которых Флоренс перевезла на болото? Почему ты так думаешь?
Бекки пожала плечами.
Мейси почувствовала прилив гнева. Опять она оказалась на периферии семейного круга, изгнанная из него, как стареющая пчеломатка.
Берди встала и принялась разглядывать акварель своей матери: пчелы в полете, краешек улья на заднем плане. Джорджия однажды объяснила Мейси, что пчелы никогда ничего не делают случайно, что даже хаотичные на первый взгляд движения точно выверены и имеют цель. Мейси ни за что не призналась бы, однако этот факт ее тогда очаровал. Она представила, что жизнь людей также подчинена определенной схеме: они вылетают из своих домов, удаляются от них, описывая все бо́льшие и бо́льшие круги, но потом всегда возвращаются обратно. Потому-то она знала, что Джорджия никогда не исчезнет из ее жизни.
– Берди, тебе что-нибудь нужно?
Мать повернулась к ней, и Мейси заметила, что на ее губах помада, та, которую она ей купила. Но вот в глазах матери появилось что-то новое. Они были ярче,
– Что ж, если я тебе понадоблюсь, я буду в столовой с мистером Графом и Джорджией.
Мейси вышла из комнаты и прошла по коридору в столовую.