Трагедия династии Романовых

Генерал Юрий Данилов, непосредственный свидетель отречения царя на псковской станции, записал в дневнике: «С первых часов (2 марта) в штаб Северного фронта поступают многочисленные и важнейшие сообщения. Одно извещает, что оставшийся в Санкт-Петербурге конвой его величества примкнул к Думе и через своих представителей потребовал разрешения на арест офицеров, отказавшихся участвовать в восстании. Почти каждый конвойный лично известен императорской фамилии, всех строго отбирали и проверяли. Поэтому измена этой части принимает особое значение ошеломляющего примера общей тенденции. Кроме того, сам по себе этот факт не может не нанести его величеству тяжелейший личный удар». Стало также известно, что находившийся в Санкт-Петербурге великий князь Кирилл выразил желание «вступить в переговоры с Временным комитетом». Судя по тону, в котором генерал Данилов отзывается об этом поступке, его считали самым возмутительным революционным актом.

Прежде чем все эти новости прибыли из столицы, в 3.30 утра состоялся долгий разговор генерала Рузского от имени царя с Родзянко по прямому проводу. Впоследствии была опубликована запись, сохранившаяся в штабном архиве, которая с предельной ясностью обнажает причины неизбежного отречения императора.

Генерал Рузский сообщил о намерении царя сформировать министерство (под председательством Родзянко), ответственное перед двумя законодательными палатами.

«Очевидно, – ответил Родзянко, – что его величество и вы не отдаете себе отчета в том, что здесь происходит; наступила одна из страшнейших революций, побороть которую будет не так легко <…> ненависть к государыне императрице дошла до крайних пределов; я вынужден был, во избежание кровопролития, всех министров, кроме военного и морского, заключить в Петропавловскую крепость. Очень опасаюсь, что такая же участь постигнет и меня, так как агитация направлена на все, что более умеренно и ограниченно в своих требованиях; считаю нужным вас осведомить, что то, что предполагается вами – недостаточно и династический вопрос поставлен ребром. Сомневаюсь, чтобы с этим можно было справиться.

Рузский. Затратив столько жизней на борьбу с неприятелем, нельзя теперь останавливаться на полдороге и необходимо довести войну до конца, соответствующего нашей великой родине; надо найти средство для умиротворения страны. Не можете ли вы мне сказать, в каком виде намечается решение династического вопроса?

Родзянко. С болью в сердце буду теперь отвечать. Еще раз повторяю – ненависть к династии дошла до крайних пределов, но весь народ, с кем бы я ни говорил, выходя к толпам и войскам, решил твердо – войну довести до победного конца и в руки немцев не даваться.

К Государственной Думе примкнул весь Петроградский и Царскосельский гарнизоны; то же повторяется во всех городах; нигде нет разногласия, везде войска становятся на сторону Думы и народа… Присылка генерала Иванова с Георгиевским батальоном только подлила масла в огонь и приведет только к междоусобному сражению, так как сдержать войска, не слушающие своих офицеров и начальников, нет никакой возможности; кровью обливается сердце при виде того, что происходит. Прекратите присылку войск, так как они действовать против народа не будут. Остановите ненужные жертвы.

Рузский. Войска в направлении Петрограда с фронта были отправлены по общей директиве из Ставки, но теперь этот вопрос ликвидируется; генерал-адъютанту Иванову несколько часов назад государь император дал указание не предпринимать ничего до личного свидания… Необходимо найти такой выход, который дал бы немедленное умиротворение. Со стороны его величества принимаются какие только возможно меры, и было бы в интересах родины и той отечественной войны, которую мы ведем, желательным, чтобы почин государя нашел бы отзыв в сердцах тех, кои могут остановить пожар.

Р о д з я н к о. Вы истерзали вконец мое и так растерзанное сердце… но, повторяю вам, я сам вишу на волоске, и власть ускользает у меня из рук; анархия достигает таких размеров, что я вынужден был сегодня ночью назначить временное правительство. К сожалению, манифест запоздал… время упущено и возврата нет… народные страсти разгорелись в области ненависти и негодования…

Рузский. Еще несколько слов… имейте в виду, что всякий насильственный переворот не может пройти бесследно; что если анархия, о которой вы говорите, перекинется в армию и начальники потеряют авторитет власти. Подумайте, что будет тогда с родиной нашей.

Родзянко. Не забудьте, что переворот может быть добровольный и вполне безболезненный для всех, и тогда все кончится в несколько дней…»

Несколько позже, в 9 утра, генерал-квартирмейстер Верховного главнокомандующего генерал Лукомский говорил по прямому проводу с начальником штаба Северного фронта генералом Даниловым, отчасти еще проясняя последние слова председателя Думы.

«…А теперь, – сказал Лукомский, – прошу тебя доложить от меня генералу Рузскому, что, по моему глубокому убеждению, выбора нет и отречение должно состояться».