Трагедия династии Романовых

Когда Александровский дворец перешел под мой контроль, я стал первым делом подыскивать в коменданты человека давно мне известного, заслуживающего абсолютного доверия, владеющего собой, спокойного, с твердым характером и рыцарским благородством. Первый выбранный мной комендант полковник Коровиченко иногда выводил из себя императорскую семью левыми взглядами и откровенной грубостью, подчас свойственной чересчур робким людям. Но в первые самые тяжкие недели ареста он, тем не менее, исправно исполнял свои обязанности.

Приехав в Царское Село, Коровиченко получил точные инструкции, составленные мною и одобренные князем Львовым. Жизнь царской семьи в Александровском дворце была несколько ограничена:

1. Членам императорской фамилии, оставшимся при ней придворным и слугам запрещалось покидать дворцовую территорию и общаться с внешним миром.

2. За арестованными сохранялось право свободного передвижения внутри дворца, но гулять разрешалось только в огороженной части парка под присмотром охраны.

3. Царской семье и свите позволялось присутствовать на богослужениях в дворцовой часовне.

4. Лица, не живущие во дворце, допускались туда лишь с моего согласия.

5. Всю адресованную арестованным корреспонденцию предварительно просматривал комендант дворца.

6. Дворец и парк находились под постоянным наблюдением вооруженной охраны.

7. За охраной наблюдал наружный патруль, а внутренняя служба непосредственно подчинялась назначенному Временным правительством коменданту.

За исключением этих ограничений императорская семья жила во дворце по-прежнему. Официальная иерархия от обер-гофмаршала графа Бенкендорфа до последнего лакея и курьера скрупулезно соблюдала этикет. Бывая во дворце – сначала в качестве министра, потом председателя Временного правительства, – я сам становился участником традиционного старорежимного церемониала. Лакей докладывал соответствующей компетентной особе о моем приезде. Извещали царя и царицу, торжественно объявляли: «Его величество милостиво согласен вас принять». Точно так же, как до революции какого-нибудь министра или высокопоставленного чиновника, камергер провожал меня в рабочий кабинет императора, о чем его заранее оповещали придворные курьеры.

Впрочем, тихая мирная придворная жизнь была просто временной видимостью. Установленный порядок не раз переворачивался под усиливавшимися ударами океанских революционных волн. Парк со всех сторон окружали любопытные зеваки, глазевшие сквозь решетку, особенно по воскресеньям и праздникам. Завидев гуляющего царя, улюлюкали и свистели. Появление царских дочек и живших во дворце женщин сопровождалось разнообразными игривыми комментариями.

В самом парке охрана демонстративно следовала предписаниям, шагая за арестованными по пятам, грубо с ними обращаясь, всевозможными способами выражая презрение к низложенному государю. Даже если это не было неизменным правилом, даже если не все так с ним обходились, императору, который царствовал двадцать три года, всю жизнь веря в народную любовь к «православному самодержцу», тяжело было чувствовать примитивную ненависть солдат, служивших в самых любимых и знакомых ему полках.

Но будем справедливы: черная тень Распутина давно затмила в их глазах императорскую семью, которая превратилась в какое-то «гнездо измены».

Вспоминаю по этому поводу эпизод, не лишенный комизма.

Как-то в начале революции, когда царские дети болели корью, семья собралась почитать в одной комнате. Немедленно примчалась охрана с донесением, что из окон дворца подаются световые сигналы, необходимо срочно принять меры. Сначала никто ничего не понял. Потом все объяснилось. Одна из великих княжон, Татьяна или Ольга, сидела между окном и лампой, задумчиво кивая головой, отчего свет в окне за спиной девушки то затухал, то вспыхивал…

До последнего дня царствования император с императрицей верили, что русский народ беспрекословно им предан. В этом их убеждал Распутин; это доказывали тысячи телеграмм «истинно русских» верноподданных со всех концов империи, рассылавшихся по распоряжениям из Санкт-Петербурга; эту уверенность подкрепляли статьи в реакционных газетах, которых никто не читал, но которые император регулярно обнаруживал на своем письменном столе. Единственными противниками самодержавия объявлялись студенты, интеллигенция, «слабовольные высокопоставленные чиновники», «думские болтуны» во главе с «толстяком Родзянко». Но как только слабая полуконституционная машина развалилась, а болтунов разогнали, дворец осадили солдаты на гребне революционной волны под крики: «Распнем их!»