Трагедия династии Романовых

Кобылинский рассказывает: «Вот слова Яковлева, обращенные к одному императору: «Имею честь еще раз официально сообщить вам, что я являюсь здесь чрезвычайным уполномоченным центральных высших властей, прислан из Москвы Президиумом Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета и полномочия мои заключаются в том, что я должен увезти отсюда вас и вашу семью. Но так как Алексей Николаевич болен, то я, переговорив с Москвой, получил приказ выехать с одними вами». – «Я никуда не поеду!» – резко бросил император. «Прошу не возражать, – продолжал Яковлев. – Я должен выполнить миссию, возложенную на меня. Если вы отказываетесь ехать, я должен или воспользоваться силой, или отказаться от возложенного на меня поручения. Тогда могут прислать вместо меня другого, менее гуманного человека. Со мной же вы можете быть спокойны. За вашу жизнь я отвечаю своей головой. Если вы не хотите ехать один, можете ехать с кем хотите. Завтра в четыре утра выезжаем».

Обитатели губернаторского дома поняли: отъезд решен бесповоротно. Куда же? В Москву. Зачем? Может быть, немцы хотят, чтобы бывший император ратифицировал своей подписью мирный договор, заключенный в Брест-Литовске 18 февраля (1 марта)? Наименее вероятное, самое фантастическое предположение насчет цели поездки. Однако именно оно считалось наиболее достоверным. «Я не подпишу, пусть лучше отрубят мне правую руку», – заявил царь после ухода Яковлева. Но Александра Федоровна не верила в твердость мужа. Она уже сочла своим долгом не оставлять его одного с большевиками и немцами. Она поедет с Николаем II, который для нее оставался «самодержцем всея Руси». Поедет… только как можно бросить больного Алексея? Сын был для нее дороже всего на свете, дороже мужа и собственной жизни. В душе Александры Федоровны шла жестокая борьба между долгом матери и императрицы. Победила императрица. Свидетелем этой борьбы стал Пьер Жильяр, воспитатель цесаревича.

«Она расхаживала, ломая руки, разговаривала сама с собой. Император уезжает, бормотала императрица. Ночью его увезут одного. Этого нельзя допустить. Я не могу отпустить его в такой момент. Чувствую, его силой хотят принудить к чему-то дурному. Заставят подписать какую-то подлость под угрозой расправиться с нами в Тобольске, как при отречении в Пскове. Заставят подписать в Москве мир. Немцы требуют, зная, что действителен только мир, подписанный царем. Мой долг не допустить этого, не оставлять императора. Бороться лучше вместе, вдвоем терпеть мученичество. Но невозможно бросить Алексея! Он слишком болен. Я ему нужна. Что будет с ним без меня?»

«Она была не в состоянии даже пяти минут оставаться на месте, – продолжает Жильяр, – ходила взад-вперед по комнате в предельном напряжении. И повторяла: «Отъезда не будет. Я уверена, сегодня на реке начнется ледоход, отъезд волей-неволей отложится. Это даст нам время выйти из ужасающей ситуации. Если для этого нужно чудо, оно обязательно произойдет!» Татьяна, помолчав, сказала: «Но, мама, если папе все-таки придется уехать, нужно, однако, что-нибудь решить». Императрица долго не отвечала, продолжая взволнованно шагать по комнате. Потом обратилась ко мне, повторив уже сказанное, словно ожидая от меня подтверждения, что отъезд не состоится. Я сказал, что Татьяна права, следует все обдумать и принять решение. Если она считает своим долгом сопровождать императора, мы все здесь самым тщательным образом позаботимся об Алексее. Нерешительность долго терзала ее. Точно помню фразу, которую она повторяла: «Впервые в жизни не знаю, что делать. До сих пор Бог всегда мне указывал путь. А сегодня не знаю, что делать, не получаю никаких указаний». Вдруг она вскрикнула: «Впрочем, знаю, что делать: ехать с ним. Не могу отпустить его одного. Вы здесь присмотрите за Алексеем». Царь вернулся с прогулки, она бросилась к нему навстречу. «Я тебя одного не пущу. Еду с тобой!» – «Как пожелаешь», – сказал император. Они заговорили по-английски, я вышел».

В 3.30 утра 13 (26) апреля ленинский чрезвычайный комиссар со своим личным конвоем выехал из спавшего еще Тобольска с бывшим русским императором, которого сопровождали жена, дочь Мария, князь В. Долгоруков, придворный врач Боткин и трое слуг. Траурный кортеж на полной скорости помчался по ужасной в весеннюю распутицу дороге, переправился через реку, рискуя, что треснет лед, едва успевая менять лошадей (от Тобольска до тюменской железнодорожной станции 285 верст). Говорят, будто кто-то пустился в погоню за яковлевским конвоем, стараясь загнать его в ловушку.