«Последние сведения относительно семьи русского царя, которые ты мне любезно сообщил, произвели на меня сильное впечатление. Располагая ими и всей поступавшей в последнее время информацией о ситуации в России, я очень хорошо понимаю, почему тебя так заботит судьба царской семьи, твоей родни. Несмотря на все оскорбления и тяжелейший ущерб, нанесенный мне и моему народу теми, кто во всех других отношениях были нашими друзьями, я с чисто человеческой точки зрения не могу не сочувствовать царской семье и сделаю все, что в моих силах, чтобы семья русского императора жила в безопасности и в достойных условиях. Но в сложившихся обстоятельствах непосредственно им помочь не могу, поскольку любое требование с моей стороны и со стороны моего правительства только усугубит положение царской семьи. Русское правительство плохо к этому отнесется, истолковав как намерение вернуть царей на престол. Поэтому, к сожалению, не вижу никакой возможности чем-нибудь помочь в этом деле. Пока все действия стран Антанты встречались с подозрением. По-моему, единственный практический путь – запрос скандинавских стран российскому правительству. Благодаря их нейтралитету легче будет поверить, что ими движут исключительно гуманные мотивы, а не политические интересы».
Кайзер Вильгельм действовал под влиянием личной обиды на того, кто еще недавно был для него «милым Ники». Со своей стороны император Николай даже под арестом не питал дружеских чувств к «милому Вилли». Когда бывший вместе с ним в Тобольске князь Долгоруков сообщил, что, по слухам, Германия требует от большевиков его выдачи, он возмутился: «Даже если это делается не для того, чтобы в полном смысле меня обесчестить, для меня это серьезное оскорбление». Но кроме личных чувств присутствовали и государственные соображения. К. Ягов утверждает, что германское правительство пыталось в апреле добиться через советского представителя в Берлине Иоффе «максимального смягчения» режима содержания императорской семьи. В ответ Иоффе заверил Берлин, что против членов императорской фамилии никаких мер приниматься не будет и всем необходимым они в принципе обеспечены.
Исключался ли царь из числа членов семьи? Внимательно исследуем даты и кое-что сопоставим. Сначала переговоры о судьбе царской семьи велись лишь при посредничестве советского представителя в Берлине и длились до приезда в Москву графа фон Мирбаха. Граф был принят в Кремле 11 (24) апреля. А 9 (22) апреля в Екатеринбург прибыл чрезвычайный кремлевский комиссар Яковлев с отрядом. На встречах с большевиками граф Мирбах немедленно поставил вопрос об императорской семье. Первый представленный им сохранившийся документ – адресованный в Берлин доклад – датирован 14 (27) апреля. 13 (26) апреля в 3.30 утра Яковлев спешно увез из Тобольска царя. Граф Мирбах особо подчеркнул в докладе, что не заступался за «германских принцесс». Яковлев же срочно увез царя, не обращая внимания на нездоровье цесаревича, не думая о царице – «германской принцессе» – и ее дочерях.
Абсолютно очевидно, что ленинский чрезвычайный комиссар был направлен в Тобольск с политической миссией. С какой? То ли ему поручили до прибытия в Москву графа Мирбаха выполнить настоятельную просьбу Берлина, то ли хотели поставить графа Мирбаха перед фактом нового поворота в жизни бывшего императора.
Собственно, если власти Германской империи действительно решили считать положение бывшего императора Николая II внутриполитическим российским вопросом, большевики этого могли не знать и бояться демонстрации «монаршей солидарности» в день приезда в Москву всемогущего германского представителя. Зачем же двойная игра Яковлева в Екатеринбурге? Можно было прямо выдать бывшего царя «революционному пролетариату» уральской столицы или попросту «ликвидировать», исключив любые случайности.