Трагедия господина Морна

                         Просто я скажу,
что вы актер, знакомый мой, и грима
не стерли — так он был хорош… Довольно!
Не рассуждать! Сюда садитесь, к свету.
Так, хорошо. Вы будете Отелло —
курчавый, старый, темнолицый Мавр.
Я вам еще отцовский дам сюртук
и черные перчатки…

ГАНУС:

                             Как занятно:
Отелло — в сюртуке!..

ЭЛЛА:

                               Сидите смирно.

ТРЕМЕНС:

(морщась, просыпается)

Ох… Кажется, заснул я… Что вы оба,
с ума сошли?

ЭЛЛА:

                   Иначе он не может
к жене явиться. Там ведь гости.

ТРЕМЕНС:

                                               Странно:
приснилось мне, что душит короля
громадный негр…

ЭЛЛА:

                        Я думаю, в твой сон
наш разговор случайный просочился,
смешался с мыслями твоими…

ТРЕМЕНС:

                                            Ганус,
как полагаешь, скоро ль?.. скоро ль?..

ГАНУС:

                                                       Что?..

ЭЛЛА:

Не двигайте губами — пусть король
повременит…

ТРЕМЕНС:

                  Король, король, король!
Им все полно: людские души, воздух,
и ходит слух, что в тучах на рассвете
играет герб его, а не заря.
Меж тем — никто в лицо его не знает.
Он на монетах — в маске. Говорят,
среди толпы, неузнанный и зоркий,
гуляет он по городу, по рынкам.

ЭЛЛА:

Я видела, как ездит он в сенат
в сопровожденьи всадников. Карета
вся синим лаком лоснится. На дверце
корона, а в окошке занавеска
опущена…

ТРЕМЕНС:

            …и, думаю, внутри
нет никого. Пешком король наш ходит…
А синий блеск и кони вороные
для виду. Он обманщик, наш король!
Его бы…

ГАНУС:

          Стойте, Элла, вы мне в глаз
попали краской… Можно говорить?

ЭЛЛА:

Да, можете. Я поищу парик…

ГАНУС:

Скажи мне, Тременс, непонятно мне:
чего ты хочешь? По стране скитаясь,
заметил я, что за четыре года
блистательного мира — после войн
и мятежей — страна окрепла дивно.
И это все свершил один король.
Чего ж ты хочешь? Новых потрясений?
Но почему? Власть короля, живая
и стройная, меня теперь волнует,
как музыка… Мне странно самому, —
но понял я, что бунтовать — преступно.

ТРЕМЕНС:

(медленно встает)

Ты как сказал? Ослышался я? Ганус,
ты… каешься, жалеешь и как будто
благодаришь за наказанье!

ГАНУС:

                                       Нет.
Скорбей сердечных, слез моей Мидии
я королю вовеки не прощу.
Но посуди: пока мы выкликали
великие слова — о притесненьях,
о нищете и горестях народных,
за нас уже сам действовал король…

ТРЕМЕНС:

(тяжело зашагал по комнате, барабаня на ходу по мебели)

Постой, постой! Ужель ты правда думал,
что вот с таким упорством я работал
на благо выдуманного народа?
Чтоб всякая навозная душа,
какой-нибудь пьянчуга-золотарь,
корявый конюх мог бы наводить
на ноготки себе зеркальный лоск
и пятый палец отгибать жеманно,
когда он стряхивает сопли? Нет,
ошибся ты!..

ЭЛЛА:

                 Чуть голову направо…
каракуль натяну вам…
                               Папа,
садись, прошу я… Ведь в глазах рябит.

ТРЕМЕНС: