Затем наблюдатель сравнивал эти индивидуальные конструкции с биографическими данными за десять лет, стремясь увидеть, не дают ли они какого-нибудь ключа к определению основных детерминант внутреннего развития ребенка. В целом эта методика оказалась удачной, однако здесь она не является предметом нашего главного интереса. Описанный эксперимент также сделал возможным сравнение всех игровых конструкций друг с другом.
Несколько детей отнеслись к поставленной перед ними задаче с каким-то презрением, как к занятию, не совсем достойному молодого человека, перешагнувшего десятилетний рубеж, но все же большинство этих смышленых и отзывчивых отроков в испачканных джинсах и ярких платьицах охотно брались за работу, с рвением и удовольствием, характерным для всех учащихся. И как только они вовлекались в нее, поставленная задача полностью овладевала ими и подчиняла всю их деятельность.
Вскоре стало очевидным, что среди составленных картин преобладали пространственные композиции.
Только половина их представляла собой действительно «яркие сцены», и совсем немногие имели какое-то отношение к кинофильмам. Рассказанные детьми истории были по большей части короткими и не шли ни в какое сравнение с тематическим богатством, которое демонстрировали устные тесты.
Но забота и (рискнем сказать) эстетическая ответственность, с которой дети отбирали элементы конструктора и игрушки и затем располагали их, руководствуясь глубоким чувством пространственной композиции, были поразительны. В конце у них, кажется, появлялось внутреннее ощущение того, что «все в порядке», что вызывало чувство завершенности и, словно выходя из какого-то бессловесного состояния, они поворачивались ко мне и говорили: «Теперь я готов (готова)», — что значит: теперь я готов (готова) рассказать, что все это означает.
Меня более всего интересовало наблюдение не только образных тем, но также и пространственных конфигураций в их соотношении со стадиями жизненного цикла вообще и с формами невротического напряжения, встречающимися в период, предшествующий половому созреванию, в частности. Таким образом, половые различия первоначально не были в фокусе моих интересов. Свое внимание я сосредотачивал на том, насколько близко конструкции располагались от края стола или от стены, у которой стоял стол, насколько они возвышались над поверхностью стола или оставались на ее уровне, насколько детали были разбросаны или располагались все в одном месте. То, что все это что-то «рассказывало» о ребенке, построившем композицию — хорошо известный секрет всех «проэктивных методик». Их мы, однако, также не имеем возможности обсуждать здесь.
Вскоре мне стало совершенно ясно, что при анализе детских игровых конструкций я должен обязательно принимать во внимание тот факт, что девочки и мальчики по-разному использовали пространство, и что определенные конфигурации, часто встречавшиеся в конструкциях одного пола, редко фигурировали в построениях другого.
Различия сами по себе были настолько простыми, что поначалу казались чем-то само собой разумеющимся. Со временем для них нашлось и краткое условное обозначение: девочки представляли внутреннее, а мальчики — внешнее пространство.
Это отмеченное мною различие было столь элементарным, что и другие наблюдатели, как только видели фотографии детских конструкций, не зная о поле ребенка (и, конечно, ничего не зная о моих соображениях о возможных трактовках этих различий), могли сразу их рассортировать по доминирующим в них конфигурациям, отмеченным мною, и, что любопытно, демонстрируя ту же статистическую картину. Эти независимые рейтинги показали, что более чем две трети конфигураций, названных мною впоследствии «мужскими», встречались в сценках, представленных мальчиками, а более чем две трети «женских» конфигураций — в конструкциях девочек.
Здесь я опускаю свои замечания о чертах, характерных для атипичных сцен как у мальчиков, так и у девочек. Типичным же является следующее: сцена девочки — это внутреннее помещение дома, представленное или определенным образом расставленной мебелью, без окружающих ее стен, или простой оградой из конструктора. В сцене девочки люди и животные находятся главным образом внутри этого внутреннего пространства или ограды и преимущественно в статических (сидя или стоя) позах.
Ограды девочек состоят из низких стен, то есть, высотой всего лишь в один блок конструктора, но зато с тщательно отделанным входом. Эти внутренние помещения домов, со стенами и без, по большей части, выглядят удивительно мирно. Часто маленькая девочка в сцене играла на пианино. В ряде случаев, однако, во внутреннее помещение вторгались дикие животные или люди, представляющие опасность. Однако эта идея вторжения не вела к возведению защитных стен или запиранию дверей. Скорее, наоборот, большинство вторжений несут на себе элемент юмора и радостного возбуждения.