Мне бы хотелось предложить более целостную интерпретацию, согласно которой между полами существует глубокое различие в опыте восприятия строения человеческого тела. Акцент здесь делается на предрасположенности и склонности, а не на исключительной способности, ибо оба пола (при всех других различиях в созревании и сознании) охотно учатся подражать пространственной модели друг друга. Далее, положение, что каждый пол погружен в ту или иную пространственную систему, не является для нашей концепции определяющим, скорее, оно предполагает, что в контекстах, не являющихся подражательными или состязательными, эти модели «подходят более естественно» к естественным основаниям, с необходимостью выражающим наш интерес.
Наблюдаемый в детстве пространственный феномен затем находит воплощение в двух принципах организации пространства, соответствующих мужскому и женскому принципам строения тела. Они могут приобретать особую важность в препубертатный период, впрочем, так же, как и на других стадиях развития, однако, они остаются важными в течение всей жизни для точного представления половых ролей в пространственно-временных координатах культуры. Подобную интерпретацию нельзя, конечно, «доказать» на основании одного единственного, описанного выше, наблюдения. Вопрос состоит в том, соответствует ли оно наблюдениям пространственного поведения в другой среде и на других этапах жизни, сможет ли оно стать подлинной частью теории развития, и, наконец, объединяет ли оно другие половые различия, свойственные мужской и женской структурам и функциям, в более стройную систему.
С другой стороны, оно не должно вступать в противоречие с тем фактом, что другие среды наблюдения, используемые для тестирования мужского и женского поведения, могут показать лишь немного либо вообще никаких половых отличий в области психики, имеющих функцию согласования вербальных и когнитивных элементов структуры, свойственных математической природе вселенной и вербальных элементов культурных традиций. Это согласование, на самом деле, может иметь в качестве своей главной функции коррекцию того, что дифференцирует опыт обоих полов, даже если оно, помимо этого, корректирует и интуиции, распределяющие людей по другим классам.
Дети из Беркли, Калифорния, создававшие игровые конструкции, еще приведут нас к ряду пространственных наблюдений, особенно относительно женского развития и мировоззрения. О мужчинах же я в данной работе расскажу не много: их достижения в овладении географическим пространством и научными знаниями и в распространении идей громко заявляют сами о себе и подтверждают традиционные мужские ценности.
Итак, я оставляю в стороне игровые построения мальчиков из Беркли. Разве на мировой сцене мы не наблюдаем необычайно одаренное, но в чем-то по-мальчишески детское человечество, увлеченно играющее в историю и технологию и создающее какую-то мужскую структуру, столь же простую (хотя с технологической точки зрения и сложную), как игровые построения подростков? Разве мы не замечаем, что темы игрового микрокосма мальчиков доминируют во все распространяющемся пространстве человечества: те же высота, скорость и стремление проникнуть в новые сферы; те же столкновения, взрывы — и мировая суперполиция? Между тем, женщины, обретая свою идентичность в заботе, связанной со строением их тела и потребностями их потомства, кажется, считают само собой разумеющимся, что внешнее мировое пространство принадлежит мужчинам.
Прежде чем идти далее, я должен обратиться к своему старому утверждению, что наблюдения, о которых сообщают, но которых «не ожидают, кажется, подтверждают нечто давно ожидаемое». Они способствуют прояснению многих сомнений, связанных с более ранними психоаналитическими теориями женственности. Многие первоначальные психоаналитические заключения о природе женственности находились под влиянием концепции так называемой генитальной травмы, то есть, внезапного узнавания маленькой девочкой того, что у нее нет, и никогда не будет пениса.
Предполагаемое преобладание чувства зависти у женщин, предположение, что будущий ребенок является для женщины замещением пениса, предположение, что девочка обращается от матери к отцу потому, что обнаруживает, что мать лишила пениса не только ее, но и себя; наконец, женская предрасположенность к приятию мужской агрессивности ради удовлетворения своей «пассивно-мазохистской» ориентации — все это основано на идее «травмы» и уже давно приобрело вид детально разработанных объяснений женственности.
Все эти качества в той или иной степени присущи всем женщинам, что снова и снова демонстрирует психоанализ. Однако всегда необходимо помнить, что специальный метод в условиях, которые сам же и создает, делает какие-либо истины особенно истинными, в данном случае это касается слишком вольной ассоциации скрытых обид с репрессивными травмами. Эти истины носят характер частичных истин в рамках нормативной теории женского развития, в которой они могут иметь место, чтобы соподчинять более раннюю доминанту производящих внутренних пространств.