«Трагическая эротика»

Очевидно, на эти слухи и планы намекал и великий князь Николай Михайлович, который писал Николаю II 28 апреля 1916 года: «Вам известна моя беззаветная преданность вашему покойному родителю, вашей матушке, вам и вашему роду, за который ежеминутно я готов лечь костьми, но других вариантов в династическом отношении я не признаю и никогда признавать не буду»1190. Можно с уверенностью предположить, что «другим» династическим вариантом считались планы выдвижения на престол великого князя Николая Николаевича: в предшествующих фрагментах данного письма речь шла о его нарастающей популярности, которая, по мнению великого князя Николая Михайловича, представляла немалую политическую опасность.

Подобное отношение к великому князю проявлялось и в дни революции 1917 года. Н.С. Трубецкой вспоминал некоего мастерового, ораторствовавшего на улицах Москвы в дни Февраля: «“Хочу, чтобы была республика… но чтобы царем вместо Николая Александровича сидел бы Николай Николаевич”. Выяснилось, что под “республикой” оратор разумел не политическую форму правления, а некий бытовой уклад, сводившийся к dolce far niente (сладости безделья), беспрерывному променаду и хорошему за сие жалованию»1191. Очевидно, анекдот о подобном «народном» восприятии образа великого князя получил известное распространение в интеллигентских кругах Москвы. И видный деятель московских кадетов В.А. Маклаков впоследствии вспоминал его, придавая, впрочем, подобной фразе и известное политическое значение: «Ходячая фраза того времени, над которой смеялись: “Пусть будет республика, но чтобы царем в ней был Николай Николаевич”, не только смешна. На этом чувстве было заложено поклонение Керенскому, потом Ленину, а в конце обоготворение Сталина»1192.

Распространению слухов о «Николае III» в годы Первой мировой войны способствовало несколько обстоятельств.

Как уже отмечалось, «Положение о полевом управлении войсками в военное время» предполагало, что во время большой войны император сам будет Верховным главнокомандующим. Верховному главнокомандующему предоставлялась огромная власть. Ситуация усугублялась тем, что в «Положении» отсутствовали какие-либо указания, определенно регламентирующие взаимоотношения военных властей, прежде всего Верховного главнокомандующего и его штаба, и центральной гражданской администрации в лице Совета министров1193.

Высшее военное руководство нередко истолковывало отсутствие точной регламентации в свою пользу. Военные власти бесцеремонно, нередко беззаконно и порой весьма некомпетентно вмешиваясь в деятельность различных гражданских ведомств, что вызывало немалое неудовольствие как императора, так и бюрократов, в том числе и министров, как весьма консервативно настроенных, так и имевших репутацию либералов. Иногда и представители «общественности» критиковали неожиданные управленческие инициативы Ставки. Чины штаба Верховного главнокомандующего часто просто не были профессионально подготовлены к деятельности такого рода, распоряжения Ставки могли противоречить существующему законодательству: их составители не были осведомлены о существовании ряда важных правовых актов. Попытки координировать деятельность Ставки и правительства не увенчались успехом. В то же время воздействие Верховного главнокомандующего на правительственный аппарат возрастало. С.П. Белецкий впоследствии даже утверждал, что великий князь Николай Николаевич не только вынудил министров считаться со своими взглядами, но и прямо поставил их «в положение исполнительных органов своих повелений». Впрочем, Белецкий, по-видимому, намеренно преувеличил масштабы влияния Ставки на правительство. Одновременно Ставка во всех критических ситуациях возлагала ответственность на тыл, что объективно способствовало распространению и без того сильных антибюрократических настроений и даже противоправительственной агитации. В то же время и военная цензура, подчинявшаяся Верховному главнокомандующему, порой весьма снисходительно относилась к публикациям, резко критикующим правительство1194. Это не могло не раздражать глав правительственных ведомств.

Современники заговорили о своеобразном «двоевластии», которое складывалось во время войны в стране (именно такой термин использовался уже в 1915 году). О «двух правительствах» рассуждали и на заседаниях Совета министров. Выдвигались различные проекты преодоления подобного «двоевластия». Так, председатель Государственной думы М.В. Родзянко однажды заявил председателю Совета министров И.Л. Горемыкину: «…пускай… великий князь будет диктатором, чтобы правительство переехало в ставку». При этом, однако, сам Родзянко, несмотря на его положительное отношение к Верховному главнокомандующему, отмечал, что великий князь был «совершенно незнаком с ведением внутреннего государственного распорядка»1195. Подобные планы не были реализованы, но даже разговоры о «диктатуре» Ставки не могли нравиться императору.