«Трагическая эротика»

Усиление власти Верховного главнокомандующего и усиление популярности великого князя, планы еще большего расширения полномочий Ставки, а тем более проекты создания какой-то «диктатуры» во главе с Верховным главнокомандующим особенно сильно беспокоили царицу. Она писала императору 29 января 1915 года: «Я так рада, что ты обстоятельно побеседовал с Н. – Фредерикс прямо в отчаянии (и справедливо) от многих его неразумных приказов, только ухудшающих дело, и по поводу еще многого, о чем сейчас лучше не говорить, он находится под влиянием других и старается взять на себя твою роль, что он не вправе делать – за исключением разве вопросов, касающихся войны. Этому следовало бы положить конец. Никто не имеет права перед Богом и людьми узурпировать твои права, как он это делает, – он может заварить кашу, а позже тебе не мало труда будет стоить ее расхлебать. Меня это ужасно оскорбляет. Никто не имеет права так злоупотреблять своими необычайными полномочиями»1196.

Опасения императрицы усилились после отстранения одиозных министров. Верховный главнокомандующий рассматривался как союзник тех членов правительства, которые противостояли своим реакционным коллегам, интриговали против них, планировали реорганизацию Совета министров. Член Государственной думы Велихов писал еще 7 февраля 1915 года: «В высших правительственных кругах идет борьба двух влияний: Кривошеина, которого поддерживает Ставка Главнокомандующего, и Маклакова»1197.

В то же время и некоторые министры вели интригу против великого князя. Министр внутренних дел Маклаков и военный министр Сухомлинов указывали царю на связи Верховного главнокомандующего с «общественностью», стремясь скомпрометировать его в глазах императора1198.

Однако Маклаков и Сухомлинов потеряли свои должности, правительство было пополнено популярными министрами. Отчасти это было следствием политического давления Верховного главнокомандующего на царя. Важное заседание обновленного Совета министров состоялось в Ставке 14 июня 1915 года. Это заседание, проходившее под председательством Николая II и при участии великого князя Николая Николаевича, взяло курс на диалог с «общественностью». При этом состоявшиеся перемены в правительстве согласовывались со Ставкой. Визуальным символом «нового курса» стал коллективный снимок участников совещания. Верховный главнокомандующий сидел справа от царя, всем становилось ясно, кто является вторым человеком в стране. Общественное же мнение приписывало инициативу кадровых перестановок в правительстве великому князю Николаю Николаевичу. Некий житель Тифлиса писал в июле 1915 года: «Лучше всех понял народ и его волю великий князь, наш верховный главнокомандующий. Он и потребовал смену министров-народоненавистников и ретроградов»1199.

Влияние великого князя Николая Николаевича на политическую жизнь страны, возможно, и переоценивалось некоторыми современниками, но бесспорно, что летом 1915 года оно явно усиливалось. Это еще более укрепило опасения императрицы Александры Федоровны относительно политических амбиций Верховного главнокомандующего. 17 июня царица писала императору:

Ох, не нравится мне присутствие Н. на больших заседаниях по внутренним вопросам! – Он мало понимает нашу страну и импонирует министрам своим громким голосом и жестикуляцией. Меня его фальшивое положение временами бесит. …

Он не имеет права вмешиваться в чужие дела, надо этому положить конец и дать ему только военные дела – как Френч и Жофр. Никто теперь не знает, кто император, – ты должен мчаться в Ставку и вызывать туда министров, как будто ты не мог их видеть здесь, как в прошлую среду. Кажется со стороны, будто Н. все решает, производит перемены, выбирает людей, – это приводит меня в отчаяние1200.

Подобные опасения не оставляли царицу и в последующие недели. Она писала царю 25 июня 1915 года, подразумевая великого князя: «Он не имеет права себя так вести и вмешиваться в твои дела – все возмущены, что министры ездят к нему с докладом, как будто бы он теперь Государь. Ах, мой Ники, дела идут не так, как следовало бы!» При этом императрица ссылалась на мнение некоторых придворных, на великого князя Павла Александровича и на Распутина: «Павел [великий князь Павел Александрович. – Б.К.] очень предан и, оставляя в стороне свою личную антипатию к Н., также находит, что в обществе не понимают положения последнего, – нечто вроде второго императора, который во все вмешивается. – Как много людей говорят это (наш Друг тоже)»1201.