Трагический эксперимент. Книга 3

На совещании один из генералов похвастался своим успехом: не желавший сражаться полк, узнав, что дезертиры будут расстреляны, немедленно вернулся на позиции. Генералу зааплодировали. Керенский возмутился:

— Как можно аплодировать, когда вопрос идёт о смерти? Разве вы не понимаете, что в этот час убивается частица человеческой души?

Видеть в его словах проявление слабости и безволия могут только нравственные уроды, заметил современник. Как не сравнить реакцию Керенского с поведением советских вождей, требовавших, чтобы вынесение бесчисленных смертных приговоров обязательно сопровождалось одобрительными аплодисментами…

Февральская революция воспринималась как Пасха, как чудесное избавление от проблем и несчастий. Все поздравляли друг друга и троекратно целовались. Но праздник быстро превратился в буйство, хулиганство, грабежи, драки, убийства. Люди привыкли полагаться на высшее начальство, которое всем управляет. Нет начальства — исчез и порядок?

Классик социологической науки Питирим Сорокин, который позднее эмигрирует в Америку, писал летом семнадцатого: «Вот перемены, произошедшие в Петрограде за месяц революции. Улицы загажены бумагой, грязью, экскрементами и шелухой семечек подсолнуха. Солдаты и проститутки вызывающе занимаются непотребством.

— Товарищ! Пролетарии всех стран, соединяйтесь. Пошли ко мне домой, — обратилась ко мне раскрашенная девица.

Очень оригинальное использование революционного лозунга!»

Общество верило: уйдёт Николай II — и жизнь в России устроится на европейский лад ко всеобщему удовольствию. Вышло наоборот. Хаос и анархия, да ещё в военное время, разрушали экономику. Рубль обесценивался. Жизнь стремительно ухудшалась. Это рождало массовое возмущение. А кто виноват? Новая власть. Те, кто взял власть в феврале, Временное правительство.

«Полиция всё же следила за внешним порядком, — записывал в дневнике один из москвичей, — заставляла дворников и домовладельцев очищать от тающего снега крыши, дворы, тротуары и улицы. А теперь, при свободе, всякий поступает как хочет. На улицах кучи навоза. Мы все парили в облаках, а теперь начинаем спускаться на землю и с грустью соглашаемся, что полная свобода дана ещё несколько преждевременно».

Улицы не убирают, туалеты не чистят, поезда и трамваи не ходят… От власти требовали навести порядок, если надо — проявить жестокость. Министры отвечали:

— Основою политического управления страной Временное правительство избрало не принуждение и насилие, но добровольное подчинение свободных граждан… Временным правительством не было пролито ни капли народной крови.

Да, Александр Фёдорович не пролил крови. Не вошёл в историю палачом, тюремщиком и губителем собственного народа. Матери не проливали слёз на сыновьих могилах по его вине. И если есть высший суд, то такие грехи, как тщеславие, суетность да малая толика позёрства, ему простятся. Не вина, а беда его в том, что властители такой страны, как Россия, делаются из другого, куда более жёсткого материала.

К примеру, будущий советский военный министр, разгромивший последнего командующего белой армии барона Врангеля и вернувший России Крым, Михаил Фрунзе прекрасно учился. У него в юности обнаружились задатки настоящего учёного. Собранный им во время путешествия по Семиречью гербарий и по сей день хранится в Ботаническом институте Академии наук в Санкт-Петербурге. Получив в гимназии золотую медаль, поехал учиться в столицу.

Из всего многообразия политических сил Фрунзе выбрал самых радикальных социалистов — вступил в партию большевиков. Заправский охотник, с детства владевший оружием, организовал боевую дружину. Как легко мягкий и чувствительный юноша, намеревавшийся стать кабинетным учёным, превратился в уличного революционера, собиратель гербария для Ботанического сада — в боевика, готового стрелять в людей!

Жизнь в подполье его изменила. Не могла не изменить. Это была аморальная, циничная и преступная среда. Мы просто никогда об этом не думали, приученные восхищаться революционерами.

Плотник Фома Качура стрелял в губернатора Харькова князя Оболенского, участвовавшего в подавлении крестьянского восстания. Качура использовал пули, отравленные стрихнином. Губернатор был ранен. Стрихнин не подействовал. Но другой боевик обратился к боевым товарищам:

«Чтобы победить врага, недостаточно мужества и готовности умереть. Статистика ранений от огнестрельного и холодного оружия доказывает, что люди, получившие даже по нескольку ран, часто выздоравливали. Сотни шпиков, стражников, жандармов и тому подобной сволочи отлично выздоравливали от пуль браунинга и маузера… Надо быть совсем кретином или просто симпатизировать врагам народа, чтобы не признать, что единственно рациональный способ поражения противника — употребление отравленного оружия. Побольше святой ненависти к врагу! Воспитывайте в себе готовность собственными руками вонзить в бок опричника отравленный кинжал, влепить ему в живот отравленную пулю, и победа будет за вами».