Трагический эксперимент. Книга 3

Развесить эти объявления в Москве распорядился и председатель 1-го участка Якиманской управы Андрей Вышинский, не предполагая, что всю оставшуюся жизнь будет проклинать себя за этот поступок. Но его Сталин помиловал, сделал прокурором СССР, заместителем главы правительства, министром иностранных дел…

Летом Ленин и очень близкий к нему Григорий Зиновьев, член ЦК и один из редакторов «Правды», скрылись, опасаясь суда и тюрьмы. Ленин пал духом. Попросил члена ЦК Льва Каменева запиской (она начиналась словами: «если меня укокошат…») в случае его смерти издать книгой материалы тетради «Марксизм о государстве». Надежда Крупская вспоминала, как собралась идти с мужниной запиской к Каменеву. Владимир Ильич остановил её:

— Давай попрощаемся, может, не увидимся больше.

Они обнялись. Ленин сбрил бороду, подкоротил усы. Сергей Аллилуев (будущий тесть Сталина) отдал Ленину серую кепку и своё пальто. Поздно вечером Ленина и Зиновьева проводили до Приморского вокзала. Под охраной рабочего Сестрорецкого оружейного завода Николая Емельянова они дачным поездом уехали на станцию Разлив. В августе Ленин с поддельными документами перебрался в Финляндию.

Казалось, с большевиками покончено. Но Временное правительство было крайне либерально со своими злейшими врагами. Арестованных большевиков быстро выпустили. Партию не запретили. После Корниловского мятежа большевики стали свободно формировать вооружённые отряды Красной гвардии, как они уверяли, — для защиты революции, и им никто не препятствовал. Напротив, после генеральской неудачи именно в большевиках видели силу, способную покончить с анархией.

«Во время Февральской революции, — вспоминал очевидец, — лица в толпе были радостные, царствовало приподнятое настроение, незнакомые люди обнимались, всех ораторов охотно слушали. Осенью всё было наоборот. Над страной нависла злоба — злоба всех против всех».

И в этой атмосфере уверенно чувствовали себя профессиональные подпольщики, боевики и террористы, организаторы «эксов» и просто люди с уголовным складом ума, которые внезапно обрели полную свободу.

«Многие из вернувшихся политических заключённых потеряли душевное равновесие, — отмечал Питирим Сорокин. — Проведя многие годы в тюрьмах и ссылках, занимаясь тяжёлым и разрушающим личность трудом, они неизбежно привносят в общество способы взаимоотношений и жестокость, от которых сами же и страдали в заключении. Они питают ненависть и презрение к человеческой жизни и страданиям.

После корниловского мятежа состояние правительства стабилизировалось — начиная с этого времени и до самого 25 октября всё его существование представляло собой один сплошной кризис. Решение вопроса о власти стало напоминать истерику. 14 сентября открылось так называемое Демократическое совещание, которое приняло совершенно изумительные решения. Первое: создать коалиционное правительство с буржуазией, одновременно не идя ни на какие альянсы с кадетами. Поскольку кадеты были самой левой из буржуазных партий, то что в этом случае понималось под коалицией — великая тайна. Второе: поскольку вопрос о правительстве зашёл в абсолютный тупик, создать ещё какой-нибудь орган и поручить формирование правительства ему — пусть у него голова и болит. Орган этот создали и назвали Предпарламентом (народ тут же окрестил его предбанником). Начал он свою работу с торжественного ухода большевиков, а потом увяз в дебатах.

В сентябре 1917 года английский писатель и, по совместительству, разведчик Уильям Сомерсет Моэм (который в Петрограде не материал для очередной книги собирал, а выполнял задание английской разведки), характеризуя обстановку, писал: “Керенский… произносил бесконечные речи. Был момент, когда возникла опасность того, что немцы двинутся на Петроград. Керенский произносил речи. Нехватка продовольствия становилась всё более угрожающей, приближалась зима и не было топлива. Керенский произносил речи. Ленин скрывался в Петрограде, говорили, что Керенский знает, где он находится, но не осмеливается его арестовать. Он произносил речи…”

2 октября американский журналист Джон Рид, заброшенный судьбой и ремеслом в Петроград в это безумное время, разговаривал с одним из крупнейших российских капиталистов и не менее крупным деятелем кадетской партии — г-ном Лианозовым.