В декларации записали право на двойное гражданство: «Казахская ССР имеет свое гражданство и гарантирует каждому гражданину право на сохранение гражданства СССР». Декларация объявляла право Казахстана самостоятельно участвовать в международных отношениях, определять внешнюю политику в своих интересах, обмениваться посольствами и консульствами. Декларация положила начало юридическому оформлению реальной независимости республики.
Но пугало другое — то, что быстрее всего разваливало единый Советский Союз. Атмосфера в обществе была заражена националистическими настроениями, и потому оскорбительные выражения уже не казались предосудительными. Националистическая лексика проникла на страницы партийных изданий и в словарь секретарей партийных комитетов.
Неустроенность жизни, нестабильность, неуверенность в завтрашнем дне требовали какой-то компенсации, самоутверждения — за счет других. Мы с изумлением наблюдали, как по национальному признаку раскалывались целые республики, как соседи лихорадочно выясняли национальность друг друга, как дотошно копались в биографии бабушек и дедушек. Но разве это не было запрограммировано?
Сколько десятилетий официальные и неофициальные отделы кадров всех уровней по обязанности и по собственной инициативе занимались калькуляцией: если начальник молдаванин, то второй человек — русский, здесь слишком мало казахов, тут переизбыток латышей, сюда не принимать евреев, туда не брать немцев, оттуда не выпускать крымских татар…
Страх перед столкновениями на национальной почве преследовал людей во многих регионах. Он стал побудительным мотивом к перемене места жительства — поближе к своим. Но переехать из города в город без ощутимых потерь очень трудно: нет жилья, трудности с работой. Национальная проблема стала уже не проблемой языка, культуры, экономической самостоятельности. Она стала вопросом жизни и смерти, этнические конфликты приобрели кровавую окраску, гибли люди…
Как быть? Какие решения должны быть приняты, чтобы спасти людей и страну? Касым-Жомарт Токаев с волнением следил за тем, что происходит дома. И одновременно на его глазах в Пекине развертывались события, которые станут важным уроком.
Уроки площади Тяньаньмэнь. Стрелять или не стрелять?
На время командировки Касыма-Жомарта Токаева в Пекин пришлись трагические события, проходившие на площади Тяньаньмэнь (площадь Небесного согласия).
В оценке этих событий разошлись решительно все — и профессиональные синологи, и политики. И дело не в том, чтобы вынести вердикт: правы были китайские власти или нет? Речь шла о выборе модели поведения в подобного рода ситуациях. И, конечно же, Касым-Жомарт Токаев, который находился в самом центре событий, извлек для себя важные уроки.
Несколько лет назад я участвовал в популярном телепроекте, о котором много говорили и писали: часовое ток-шоу на исторические темы. В том числе обсуждали и Тяньаньмэнь. Я пригласил самых ярких и уважаемых ученых — экономистов, политологов и, разумеется, синологов. Спрашивал: постигла бы Китай катастрофа, если бы собравшихся весной 1989 года на Тяньаньмэнь студентов не стали разгонять?
И получал прямо противоположные ответы.
Первый вариант. Все было бы хорошо:
— Кровавое подавление студентов затормозило те объективные процессы, которые в Китае происходили, это очевидно. Это была нервная, истерическая реакция китайских стариков на выступление молодежи. Просто ситуация стала усложняться, а у стариков не хватило мудрости вести себя гибко.
Второй вариант. Страна просто бы распалась:
— Те, кто находился у власти, испугались, что страна развалится. И я с ними согласен. В Китае той поры даже мягкий вариант привел бы к полному развалу. Уступки студентам на площади Тяньаньмэнь погрузили бы Китай в хаос, и, разумеется, не было бы никаких нынешних успехов.
Сейчас звучат и иные оценки: эйфория 1989 года помешала правильно осознать происходящее. В мире праздновали крах коммунистических режимов в Центральной и Восточной Европе и недооценили значение его выживания в Китае. Восстание в румынском городе Тимишоаре, с чего началось падение Николае Чаушеску, казалось важнее событий на площади Тяньаньмэнь, а ведь тогда стало ясно, кто и как управляет страной.
Так что тогда увидел в Пекине Касым-Жомарт Токаев?
После смерти Мао Цзэдуна в 1976 году произошли огромные перемены. И не только в экономике.
Новый генеральный секретарь ЦК КПК Ху Яобан был открытым человеком, способным слушать и воспринимать другие мнения. Не позволял себе топтать подчиненных. С ним можно было не соглашаться и даже спорить. Но Ху нажил немало врагов, проводя кампанию борьбы против коррупции. Да еще и рассорился с военными, предлагая сократить численность вооруженных сил и непосильные оборонные расходы. Ху запретил аппарату ЦК вмешиваться в дела творческих союзов. С этим «старики», старшее поколение партийных руководителей, которым категорически не нравились реформы, не смирились.