Трагический рейс

«Синга Бетина» сидит на отмели совершенно прямо, без малейшего крена. Киль углубился в песчаный грунт, а банка простирается так далеко, как можно проследить взглядом. Утренний отлив значительно сильнее вечернего; и перед нами сверкает обнажившееся плато. Начинаясь от леса, оно уходит к далекой полосе рифов, за которыми грохочет прибой. Впечатление такое, что мы приплыли в центр Сахары! Отмели (если их можно еще так назвать) простираются более чем на милю в открытое море, а груды скал выступают за Мысом разочарований (я буду пользоваться этим названием в дальнейшем ради удобства, хотя, разумеется, я еще не знал его тогда) на целую милю к северо-востоку. Это кажется нам таким забавным, что мы разражаемся хохотом и, не теряя более ни одной минуты, прыгаем за борт. Мой прекрасный плот остается на палубе. Он сейчас нам так же полезен, как была бы тачка для пересечения Атлантического океана. Мы проходим до деревьев, даже не замочив подошв. Поистине неожиданный для нас оборот дела! Ведь всего 18 часов назад мы надевали спасательные жилеты и сомневались в том, хватит ли у нас сил доплыть до твердой земли. Жозе отправляется на разведку, а я тем временем откапываю якорь и с учетом направления приливного течения отношу его на берег в такое место, чтобы при приливе судно повернулось вокруг троса и было вынесено на сушу как можно выше к границе затопляемого морем пляжа. Это сократит наши передвижения до берега и обратно пешком или на плаву, толкая впереди плот, когда мы займемся разгрузкой. Выкапываю и четырехпалый якорь, который валяется несколько дальше вместе с порвавшимся тросом, и перетаскиваю его к деревьям, чтобы подтянуться к нему поверх рифов. Все это проделываю хромая, так как у меня на правой подошве глубокий порез. Он не слишком меня беспокоил, пока мы были на борту, но теперь, при пробежках по песку, причиняет острую боль. Я с трудом ступаю на правую ногу.

Итак, Жозе одна бродит по берегу, удалившись на небольшое расстояние. В том месте, где мы сели на мель, лес непроницаемой стеной спускается прямо до границы высокой воды прилива. Даже ниже такие густые заросли, что через них не пробьешься без бульдозера. Но «помощник капитана» докладывает мне, что немного дальше обнаружена маленькая, хорошо укрытая прогалина, которая может служить удобным убежищем. Начинается прилив, несущийся по плоскому песчаному берегу, как горячая скаковая лошадь. Мы шлепаем по грязи к судну. Придется ждать ближайшего отлива, то есть наступления ночи, чтобы начать переправку вещей. Во время разведки Жозе проникла довольно далеко к северу и обнаружила, что банка полого поднимается в этом направлении и что даже при самой высокой воде прилива наверняка там не будет хватать глубины, чтобы провести «Синга Бетину». Разумеется, можно было бы сделать такую попытку, но эта идея меня не слишком воодушевляет: шансы на удачу сомнительны, и если мы сядем там на мель, то окажемся значительно дальше от берега. Тогда перенести наше оборудование на сушу будет гораздо труднее, а то и совсем невозможно. К тому же сильный прибой, признаки которого мы видим со своего места, будет наносить судну более сильные удары, и оно быстро разобьется. Это как раз тот случай, когда «лучшее» может стать врагом «хорошего». Позднее я иногда сожалел об этом решении: быть может, нам удалось бы преодолеть тяжелый проход без повреждений и, достигнув глубокой воды, добраться до пролива Апсли. Впрочем, я сомневаюсь в этом! Ведь нам пришлось бы обойти неизвестные нам тогда отмели, которые простираются на три мили в открытое море. Рассуждения на тему: «Если бы я знал...» — опасное упражнение для ума, а у меня и так достаточно тяжело на сердце, чтобы перегружать его бременем бесполезных сожалений.

Как часто я вспоминаю эту ночь! Она представляется мне живо и отчетливо, словно только одна заря поднялась с той поры, как мы ее пережили. Странное возбуждение, удовлетворение и радость обуревают нас, хотя все это мало подходит к нашему положению.

Полная луна, как огромная золотая медаль, низко висит над безмолвным лесом, будто ножницами разрезая его черный как смоль фронтон. Но пляж освещен блистательно: он сверкает серебром, а на нем, будто скелеты доисторических животных, нагромождены стволы деревьев, обглоданных «до костей» песком и штормами. Плато не обнажено, как это было утром. Но те несколько дюймов воды, которые его покрывают, совершенно спокойны под защитой рифа, торчащего вдалеке, как хребет чудовища, задрапированного в белое кружево. Гул прибоя, шепот маленьких волн, плещущихся о берет... В 200 метрах от нас сидящая на мели «Синга Бетина». Ее серебряный корпус и темный такелаж на фоне этого пейзажа, написанного, как офорт, напоминают хрупкие модели судов филигранной работы, какие можно найти во всех антикварных лавках от Коломбо до Манилы. Если исключить оглушительный гул, доносящийся с Арафурского моря (словно сто поездов бегут по параллельным путям вдоль горизонта, грохоча среди белой пены у Мыса разочарований), то почти устрашающая тишина окутывает спящий остров.