Трагический рейс

Как бы то ни было, мы счастливы и не сердимся, когда ночью Телемах из рук Жозе перелезает ко мне, желая убедиться, что мы оба на месте и вся семья в сборе. Еще раз пытались спать на пляже, спасаясь от москитов, но дождь прогнал нас оттуда. Мы так промокли на губчатых матрацах, что не в состоянии сдержать дрожи. Такая же погода с сильными шквалами продолжалась весь следующий день. Воспользовавшись перерывом между двумя шквалами, отправляюсь на охоту в лес около биллабонга. Проходя через длинную полосу густого кустарника, слышу слабый шорох листьев, как будто вспорхнула трясогузка, и на мгновение показывается серая фигурка, которая исчезает или, скорее, взлетает в воздух. Но мне удалось опознать зверька: это маленький кенгуру. По правде говоря, он не так уж мал, но уступает своим сородичам, обитающим в пустынях Центральной Австралии. Те достигают двух метров в высоту. Я не успел даже поднять к плечу ружье: все произошло слишком быстро. Продвигаясь вдоль другого биллабонга, значительно меньших размеров, обнаруживаю двух игуан, правда не таких крупных, как та, в которую я промахнулся накануне. Но они вне досягаемости. Возвращаясь в лагерь, все время держусь поближе к прудкам, где, как мне кажется, собираются животные, и замечаю двух больших зелено-красных попугаев, а немного дальше — двух индеек, убегающих в кустарник. Все они очень пугливы и держатся на почтительном расстоянии. Этот уголок, кажется, кишит дичью, и мне очень досадно, что не удается приблизиться к ней. Тем не менее я все же сумел подстрелить птицу, похожую на куропатку, которая сидела на макушке эвкалипта. Это опять-таки получилось не слишком спортивно, но я не джентльмен. Первая птица, подстреленная мною на болоте, была вкусной, но очень жесткой. Эта же, хотя и значительно меньше, наоборот, жирненькая и отменна на вкус. До тех пор, пока есть у меня патроны, мы сможем добывать немного пищи, но рассчитывать, что это продлится долго, не приходится!

Сегодня во второй половине дня, укрываясь от дождя в палатке, мы составили черновой набросок прошения о присоединении к Франции острова Мелвилл (а может, Батерста?). Мы не слишком уверены, на каком из двух островов находимся, и это ослабляет нашу аргументацию. В самом деле, если мы единственные люди, обитающие на этой земле, до которой Австралии нет никакого дела, то в таком присоединении нет ничего необычного. Я единодушно был возведен в ранг генерал-губернатора нового владения, пока первый секретарь Жозе писала под мою диктовку: «Генералу де Голлю, улица Сент-Оноре, Париж. Дорогой генерал...»

— Не кажется ли тебе такое обращение несколько фамильярным?

— Ладно, пропусти пока обращение, мы еще его обдумаем. «Принцип, принятый в международном праве, гласит, что любая аннексия должна сопровождаться фактическим занятием территории (сошлемся на спор по поводу Земли Адели, острова Клиппертона и т. д.). Подняв французский флаг над Мелвиллом (или над Батерстом?), поскольку никто не оспаривает нашего права на владение им, заявляем, что этот остров присоединен к короне...»

— Ты отстаешь от жизни, — говорит Жозе. — Франция уже давно не монархия.

— Откуда тебе это известно? Ты давно не читаешь газет. Это напоминает мне того типа в Макасаре, который, узнав, что мы французы, спросил меня, знаком ли я с нашим королем Наполеоном. Он был сильно разочарован, когда я ответил, что, кажется, Наполеон уже умер.

— Предлагаю тебе назначить Телемаха канцлером, — прерывает меня Жозе. — Мы могли бы сделать для него красивый маленький мундир.

— А также шпагу и шляпу с перьями? Он был бы очарователен.

— И отнес бы наш меморандум в Елисейский дворец. Разумеется, он еще не умеет прилично держаться за столом. Но я уверена, что генерал отнесется к этому снисходительно, особенно если Телемах скажет, что его приемный отец сражался во французских силах Освобождения. Это многое объяснит.

— Я уже заметил тебе, что упоминание о личных заслугах было бы вульгарным. Уж не намекаешь ли ты на то, что у меня манеры солдафона?

Не правда ли, этот диалог не отвечает тому, что люди обычно думают о потерпевших кораблекрушение, тем более уже полностью осознавших трагичность своего положения. Тем не менее, хотя нашу жизнь трудно было назвать комфортабельной, а перспективы не поддавались предвидению и рисовались скорее в мрачном свете, мы продолжаем воспринимать все как шутку. До самого конца, когда у нас будут все основания полагать, что наши скелеты вскоре украсят прогалину, мы будем вести диалоги в том же стиле. В таком духе мы с Жозе беседуем с тех пор, как знаем друг друга. Полагаю, что мы и умрем с теми же чудаковатыми словами на устах.