Трагический рейс

С моей поклажей я еле передвигаю ноги. Останавливаемся, чтобы передохнуть на небольшой дюне под тенью фиало. Развязав тюки, смотрим, нельзя ли избавиться от лишней тяжести. Но сделать отбор трудно: все кажется нам необходимым. Наконец мы оставляем здесь немного продуктов, моток троса и несколько сигналов бедствия, сложив все в небольшую аккуратную кучу. Позже я заберу оставшиеся вещи. Тем не менее я все еще несу на себе, кроме паранга, карабин, сковороду, несколько ракет, медикаменты, банку с чаем, сахар, мешочек риса, кусок брезента для сбора дождевой воды, банку бесценного сгущенного молока, паспорта, чайник, патроны, нейлоновую веревку и «непромокаемые» куртки с капюшонами. (Слово «непромокаемые» взято в кавычки. Может быть, на земном шаре и существует какая-нибудь более промокаемая одежда, но мне не приходилось ее видеть.) К этому надо присовокупить чистую рубашку, брюки, маленький бидон с бензином, табак и трубки. У Жозе давно нет сигарет, и она тоже курит трубку, как старый солдат морской пехоты. Жозе тащит на себе другую поклажу — спальный мешок, изготовленный из большого сигнального флага, кастрюлю (нержавеющую, то есть довольно тяжелую), вареный рис на два дня, кожаные сандалии (мы идем босыми, как обычно, но кто знает, по какому грунту придется шагать!), платье и в узелке — свои драгоценности: несколько колец и браслетов. В той же сумке у нее китайское зеркало (которое могло бы служить для подачи сигналов пролетающему самолету!), свечи и несколько ракет. В другую сумку она засунула двухлитровую бутылку с водой и Телемаха, единственного, кто получает удовольствие от этой прогулки.

Следуя берегом внутренней бухты, мы добираемся до первого ручья, смирного на вид. Снимаю с себя одежду и лезу в воду, чтобы выяснить глубину. Мне удается его перейти по шею в воде, увязая в глубокой тине у противоположного высокого берега. Итак, через ручей можно перебраться. Жозе его переплывает, а я шлепаю по тине, перенося всю поклажу и Телемаха в несколько приемов.

Можно продолжать наш симпатичный путь! Но это дается нам с трудом: при каждом шаге ступни по лодыжку погружаются в песок. Все это отняло немало времени. Миновал полдень, пока мы добрались до полосы маленьких, тесно сомкнутых мангров. Пришлось спуститься к самой воде, но, прижимаясь к суше, нам удается все же продвигаться, правда с трудом. Приходится карабкаться по поваленным стволам, продираться через густые кустарники, огибать полумертвые деревья. И вдруг перед нами предстает непроходимый черный лес. Деревья неимоверной высоты вздымают к небу свои кроны. Внизу кромешная тьма, в которой кипит какая-то тайная непристойная жизнь. Воздушные корни, изогнутые в виде арок, переплетаясь, как змеи, погружаются в полужидкую массу, из которой грязные пузыри прорываются на поверхность. Это напоминает нам те гравюры Дюрера[16], где смерть скачет верхом на коне по проклятым богом местам. Нас бросает в дрожь, и мы пытаемся поскорее уйти отсюда.

В 6 часов вечера оказываемся в тупике. Слева от нас вздымается дремучий, непроходимый лес, поглотивший заиленное болотце. Направо — мангры, спускающиеся в эстуарий. Останавливаемся на узкой песчаной отмели, где растет несколько кустов и хилых деревьев. Спускается ночь, и нам ничего не остается делать, как разбить здесь лагерь. Пока Жозе развязывает мешки, я добываю дрова для костра. Здесь это не проблема: деревья прогнили до сердцевины и валятся от малейшего толчка. Несколькими ударами паранга раскалываю их на поленья нужного размера. Хотя древесина полностью пропитана водой, немного бензина и терпение помогают мне разжечь костер. Телемах бегает по кругу в полном восторге: никогда в жизни ему не было так весело!

Съедаем немного риса с ложечкой сахарной пудры, запиваем его полстаканом воды и закуриваем трубки. Целые эскадрильи москитов жужжат и кружат над головой. Расстилаем брезент и, поскольку начинается дождь, раскрываем зонт из промасленной бумаги, воткнув его ручкой в землю. Прижавшись друг к другу под одеялом, мы не чувствуем себя совсем обездоленными, но все же ночь кажется слишком длинной. В половине шестого мы, окоченев от холода, с облегчением приветствуем рассвет. Жозе кипятит воду для чая, а я бреду по песчаной отмели и пересекаю мангровые заросли. Идти дальше безнадежно: широкая река пересекает наш путь. Через нее нельзя переправиться вброд со всем нашим снаряжением. Нам ничего не остается, как вернуться по своим следам, разыскивая менее глубокие места, где бы во время отлива перебраться с одной отмели на другую.

Мы снова в пути и вскоре делаем обрадовавшее нас открытие: на высоком берегу ручья, который мы вчера пересекли, валяется несколько пустых консервных банок. Они разбросаны на поляне, пробиты пулями, заржавели, но на некоторых еще сохранились этикетки: «Тушеное мясо», «Сливки», «Сгущенное молоко». Кто-то делал здесь привал... Но когда? Все это отнюдь не значит, что мы попали в часто посещаемые места! Тем не менее то были первые обнаруженные нами следы пребывания человека на нашем острове.