Трагикомические новеллы

Между тем дон Педро находился в положении, весьма отличном от положения своего кузена, который, несомненно, бросился очертя голову в объятия прекраснейшей дамы, лежавшей рядом с ним, в то время как его слишком сострадательный родственник ничего так не боялся, как объятий чрезвычайно противного человека, оказавшегося, к величайшему несчастью дона Педро, весьма беспокойным соседом по ложу. Теперь-то он уразумел, но слишком поздно, сумасбродную свою дерзость в той мере, как должен был это сделать, прежде чем приводить ее в исполнение; он бранил себя, сам называл себя сумасшедшим и понял, что нанесенное им мужу оскорбление причислено было бы к числу непростительных, даже если бы он сам был своим судьей. Эти грустные размышления были омрачены, а его справедливые опасения усилены большой и гадкой рукой, которой обнял его шею его товарищ по постели, льнувший к нему, произносивший словно во сне какие-то невнятные слова и желавший как будто обнять свою жену. Сильно испуганный дон Педро взял как можно деликатнее эту руку, угнетавшую его больше, чем самая грузная ноша, и отвел ее от своей шеи, всячески остерегаясь причинить ей боль; исполнив все это со всеми предосторожностями, какие только можно было вообразить, он расположился на краю постели, причем тело его было до такой степени на весу, что ему стоило немалых трудов удерживаться на ней. Он проклинал свою жизнь и винил одного лишь себя за то, что ввязался в такую опасность, способствуя страсти двух любовников, не проявлявших ни малейшего благоразумия. Едва он немного отдышался, как беспокойный сосед просунул свои ноги между его ног, и это последнее движение, подобно первому, заставило дона Педро побледнеть, как смерть. И вот один все время придвигался, другой отдалялся, пока, наконец, не наступило утро и такое мгновение, когда несчастный дон Педро уже не в силах был выдерживать натиска своего соседа, который довел его, можно сказать, до последней крайности. Он поднялся как можно осторожнее и пошел открыть дверь, но обнаружил, что она заперта на ключ, — новое несчастье, жесточайшее прежних.

Пока он напрасно пытался отворить дверь, она внезапно открылась, чуть не сломав ему нос. В комнату поспешно вошла Виргиния и довольно громко спросила, куда он так торопится. Дон Педро шепотом заклинал ее говорить тише, спросил, не сошла ли она с ума, что рискует таким способом разбудить своего мужа, и попросил ее позволить ему уйти.

— Как уйти? — отвечала ему дама очень громко. — Я хочу, чтобы мой муж увидел, с кем он проспал эту ночь, и знал, до чего довела его ревность и что я способна сделать.

Сказав это, она со смелостью львицы взяла за руку дона Педро, до такой степени в то время смущенного, что он не имел сил освободиться от ее руки; не отпуская его, она открыла оконные ставни и, подтащив его к кровати, распахнула занавески, говоря очень громко:

— Взгляните, господин ревнивец, с кем вы спали!

Дон Педро направил свой растерянный взор на страшную постель и вместо противного бородатого мужчины увидел свою очаровательную Виоланту, пролежавшую всю ночь рядом с ним, а отнюдь не ревнивого супруга Виргинии, уехавшего в деревню уже более недели тому назад. Прекрасные кузины осыпали его насмешками; никогда умному человеку не приходилось защищаться менее удачно и иметь вид более пристыженный. Виоланта, очень развеселившаяся и умевшая забавно болтать, едва не уморила от смеха свою кузину, преувеличивая страх, который она внушала дону Педро всякий раз, как придвигалась к нему, делая вид, что грезит. Прошло немало времени, прежде чем дон Педро перестал краснеть и пришел в себя от своего смущения. Наконец Виргиния сжалилась над ним и оставила его наедине со своею кузиной, к которой у него были, без сомнения, важные дела, потому что он оставался с нею взаперти до самого полудня.