Начиная с этого времени, пока муж находился в деревне, оба кузена и обе кузины часто встречались все вместе и использовали подобные случаи. Когда возвратился муж, то один лишь Родриго стал от этого менее счастливым; что же касается дона Педро, то благодаря посредничеству подкупленных его подарками служанок он в течение двух или трех месяцев неуклонно проводил большую часть ночей с Виолантой, которая сама распоряжалась собою и со времени свадьбы своей кузины помещалась в особой части здания, отделенной от других частей и имевшей выход на другую улицу. Он был так в нее влюблен, что пламенно желал жениться на ней; однако всякий раз, как он об этом заговаривал, она переводила разговор на что-нибудь другое, и так искусно, что он не мог понять, делается ли это намеренно или по невнимательности к его словам. В конце концов, поскольку нет ничего устойчивого в этом низменном мире, страсть Виоланты начала остывать и мало-помалу так охладела, что дон Педро не мог удержаться от жалоб и, не зная, кого винить, стал обвинять ее в неверности и упрекать, якобы она имеет другого поклонника, более счастливого, нежели он. Вместо того чтобы этим исправить свои дела, он еще больше испортил их и сделался до последней степени невыносим для Виоланты: мало того, что она не принимала его у себя ночью, она не могла терпеть его даже и днем. Он не потерял из-за этого присутствия духа. При помощи подарков он подкупил одну камеристку; та оказалась в достаточной мере неверной и открыла, что госпожа ее без памяти влюблена в молодого деверя своей кузины, недавно лишь окончившего коллеж, юношу весьма любезного и не менее влюбленного в Виоланту, чем Виоланта в него. В довершение своего вероломства злая девчонка посоветовала ему притвориться больным и дать об этом знать своей возлюбленной, жалуясь на нее, как на причину своей болезни, что было бы весьма правдоподобно; он должен притвориться так хорошо, чтобы дама его сердца перестала быть настороже, в каковом состоянии она все время находилась с тех пор, как чествовала себя виновной в неверности по отношению к нему.
Дон Педро хорошо сыграл свою роль. Виоланта попалась в ловушку, и вероломная камеристка едва успела ввести в комнату своей госпожи ее нового Адониса, как уже пошла отворять дверь ревнивому дону Педро.
Он яростно вошел в комнату Виоланты и застиг ее уже в постели, в то время как ее юнец раздевался, чтобы поместиться рядом с нею. Со шпагой в руке направился дон Педро к своему сопернику, желая, быть может, испугать его. Молодой человек нисколько не утратил сообразительности, и, поскольку он держал в руке только что снятый с ноги башмак, вроде того как держат карманный пистолет, он поднес его к глазам дона Педро настолько искусно, что не ожидавший этого дон Педро, нисколько не сомневавшийся, что тот выстрелит в него из пистолета, нырнул вниз и вбок, чем дал молодому человеку время достигнуть двери.
Виоланта, желавшая порвать с доном Педро, расхохоталась и сказала ему с упреком, что он побоялся погибнуть от удара башмаком. Он был так недоволен ее насмешками, что дал ей пощечину; она схватила его за бороду; они сцепились, и под конец крутой гренадец отделал ее так, что ей оставалось лишь кричать, а сам спасся бегством на улицу в тот миг, когда Виргиния, ее муж и все его слуги, снаряженные для военных действий, входили в комнату Виоланты. Он пошел рассказать дону Родриго все происшедшее с ним и, не теряя времени, предложил свои услуги герцогу Оссоннскому, уезжавшему на следующий день, с тем чтобы стать вице-королем Неаполя. Дон Педро отбыл, собираясь дождаться его в порту, где тот готовился сесть на корабль; гренадец оставил своего дорогого кузена весьма огорченным тем, что он уезжает.