Под конец герцогиня, находившаяся в таком настроении, когда извлекают удовольствие из всего на свете, захотела развлечься насчет своего запертого в шкаф поклонника. Она напомнила герцогу, как давно они, как ей казалось, не бились об заклад друг с другом, и сказала, что с удовольствием поспорила бы с ним по первому встречному поводу на сто пистолей, которые ей были нужны. Герцог изъявил свою полную готовность и указал, что ей достаточно было бы предложить что-нибудь. Герцогиня предложила ему множество предметов спора и, наконец, спросила, хочет ли он побиться об заклад, что сумеет угадать все домашние предметы, изготовляемые из железа. Герцог поймал ее на слове, хотя такой предмет спора показался ему весьма необыкновенным. Он велел принести чернил и бумаги, а лишь только это было исполнено и капеллан произнес молитву после вкушения пищи, — герцог всегда подавал хороший пример, — как он стал записывать все железные вещи, какие только мог припомнить. Но герцогине так везло, что он позабыл о ключах. Она попросила его несколько раз перечитать написанное, затем, спросив, доволен ли он и не имеет ли чего прибавить, сложила бумагу и сказала, что рассмотрит ее на досуге, а между тем ей хочется рассказать об одном приключении, одном из самых забавных, о которых герцогу приходилось слышать.
— Вскоре после вашего отъезда на охоту, — продолжала она, — я находилась у окон замка, откуда открывается вид на большую дорогу, и вдруг я увидела, как мимо едет верхом на муле какой-то человек, очень видный и сильно подгонявший своего мула. Я полюбопытствовала узнать, куда это он так торопится, и послала пажа пригласить его ко мне. Признаюсь вам, никогда я не видела человека, столь хорошо сложенного и более его способного заставить самую недоступную женщину нарушить обет целомудрия. Я спросила, откуда он и кто он; он рассказал мне об этом так изящно и остроумно, что вселил в меня желание подольше насладиться его беседой. Итак, я пригласила его провести остаток дня у нас в замке и рассказать мне свои похождения, — они не могли не быть весьма удивительными и должны были показаться очень занимательными. Он исполнил это так, как я и надеялась, и я признаюсь вам, никогда ни один рассказ не занимал меня больше, и я хотела бы, — прибавила она, — чтобы он развлек и вас.
Затем она рассказала герцогу все похождения дона Педро в Гренаде, Севилье и Мадриде, и добродушный старик, любивший шутку, насколько это возможно для герцога, разражался взрывами смеха, вызывавшими такой же смех и у самой герцогини и у старших герцогских слуг, с которыми у герцога были очень непринужденные отношения. Она сообщила ему затем, что случилось с нашим гренадцем в Италии, — это было также очень забавно, насколько я слышал, но я никогда не мог ничего об этом узнать. Я знаю лишь одно: герцог по этому поводу смеялся так громко, что и сам дон Педро стал хохотать в своем шкафу. Герцогиня рассказала мужу, какого дурного мнения был гость об умных женщинах, какими доводами он это мнение поддерживал и какими она его оспаривала. Наконец, позабавившись хорошенько своим умением рассмешить мужа и всех присутствующих, а также и дона Педро, который до того имел свою долю забав, герцогиня рассказала мужу, как гренадский дворянин, поведав свои похождения, отважился приласкать ее; он якобы сделал это с большой ловкостью, она же не находила дурного в смелости какого-то неизвестного, отваживающегося обращаться к ней со своими ухаживаниями, и он так ей понравился, что ему нетрудно было это заметить.
— В конце концов что же мне еще сказать, — продолжала герцогиня, — человек такой наружности может предпринять все что угодно, без всякого риска. Мы провели вместе большую часть дня, вполне довольные друг другом, и мы были бы еще вместе, но вы прибыли, когда я вас не ждала. Я нисколько не скрываю от вас, — ваше возвращение меня и потрясло и удивило. Любезный мой чужестранец удивился, кажется, еще больше, чем я. Я спешно посадила его в шкаф с моими духами, и он оттуда слушает меня, если только не умер от страха. Зная, однако, свою власть над вашей душой и не имея по своему характеру способности скрывать что бы то ни было, даже там, где слишком большая откровенность может повредить мне, я захотела развлечь вас насчет этого бедного дворянина; я вытащу его из его тюрьмы, лишь только вы будете у себя в комнате, и отпущу его в Гренаду, где он, как он уверяет, будет искать женщину достаточно глупую, чтобы удостоиться чести быть его женой.
Герцогиня придала столько правдоподобия своему правдивому рассказу, что веселое настроение герцога понемногу перешло в мрачное. Он побледнел, он боялся, не говорит ли жена его правду, и не мог удержаться, чтобы не спросить ключи от маленькой комнаты, где, по ее словам, был заперт гренадец. Герцогиня переменила разговор и усилила его подозрение и страхи; он еще раз потребовал у нее ключи от шкафа; она ответила отказом; он захотел получить ключи и поднялся со своего кресла почти что в гневе.