— Всемогущий бог да охранит от зла маркиза де Вильяфаньян и дарует ему все то здоровье, какого ему недостает, хотя, сказать правду, то, что мы пришли сообщить, не очень способно принести ему радость, являющуюся украшением здоровья. Но несчастье наше таково, что нам приходится поведать его людям.
Тут маркиз де Вильяфаньян ударил себя ладонью по бедру и, испустив глубокий вздох, воскликнул:
— Дай бог, чтобы я ошибся! Опять какая-нибудь новая проказа или, вернее, новое сумасбродство моего племянника! Договаривайте, сударыня, договаривайте и простите, что я вас перебил.
Вместо ответа старуха снова заплакала, и слово взяла Елена:
— Так как вам по опыту известно, что ваш племянник раб своих страстей, и вам часто приходилось прекращать толки о его насилиях, вы легко поверите и в то из них, какое он учинил надо мною. Когда вы послали его прошлой весной в Леон, он увидел меня в церкви и сразу же наговорил мне таких вещей, что, если бы они были правдой, нам обоим пришлось бы остаться, из страха перед правосудием, в той церкви — мне как убийце, а ему — как человеку убитому и готовому быть преданным земле. Он без конца твердил мне, что мои глаза сразили его, и не упустил ни малейшей лести, какою пользуются влюбленные, когда они хотят злоупотребить простодушием девушки. Он шел за мной до самого моего дома, проезжал верхом мимо моих окон, ежедневно и еженощно задавал там музыку. Наконец, видя, что все любовные посулы ни к чему не приводят, он задобрил подарками рабыню-негритянку, которой моя мать обещала дать свободу, и по наущению этой рабыни застиг меня врасплох в саду, принадлежавшем нам в предместье города. Со мной была только вероломная рабыня, а его сопровождал человек столь же дурной, как и он. Ваш племянник, подкупив садовника, приказал ему уйти на другой конец города под предлогом какого-то важного дела. Что я могу еще сказать вам? Он приставил мне к груди кинжал, но, видя, что честью я дорожу больше жизни, воспользовался помощью соучастника своего преступления и насильно взял у меня то, чего никогда не добился бы своим ухаживанием. Рабыня прикинулась взбешенной и, желая лучше скрыть свое предательство, велела слегка ранить ее в руку и притворно лишилась чувств. Садовник вернулся; ваш племянник, сам ужаснувшись своему преступлению, бежал столь поспешно, что, перелезая через стену сада, уронил свой кинжал, который я подобрала. Однако этому дерзкому молодому человеку тогда еще нечего было бояться, ибо, не будучи в состоянии потребовать, чтобы его заключили под стражу, я выказала достаточно самообладания, чтобы являть спокойный вид и утаивать ужасное несчастье, постигшее меня. Я старалась, как могла, не казаться более грустной, чем обычно. Злодейка рабыня скрылась спустя некоторое время. Я лишилась матери и могу сказать, что лишилась бы с нею всего на свете, если бы моя тетка, которую вы здесь видите, не была столь добра и не приютила меня у себя в доме, где она не делает никакого различия между мною и своими двумя прелестными дочерьми. Живя с теткой, я узнала, что ваш племянник до такой степени далек от желания загладить нанесенную мне обиду, что собирается жениться в этом городе. Я приехала с поспешностью, чтобы вы дали мне, прежде чем я выйду из вашей комнаты, две тысячи экю деньгами или драгоценными камнями, и я могла бы стать монахиней, ибо, судя потому, что мне известно из опыта о нраве этого кавалера, я никогда не решусь выйти за него замуж, даже если бы сам он и все его близкие хотели склонить меня к этому всякого рода обещаниями и просьбами. Я знаю, что он женится сегодня вечером, но я намерена воспротивиться этому и учиню скандал, который повредит ему на всю жизнь, если вы не прикажете сделать то, что я вам предложила. А в доказательство того, что все, что я рассказала вам о насилии, содеянном надо мной вашим племянником, — чистейшая правда, — прибавила она, — вот кинжал, который он приставил мне к груди, и да было бы угодно богу, чтобы племянник ваш тогда не только угрожал мне им, но и совершил нечто большее.