Трансфинитное искусство

В первый парижский год Слепян работает переводчиком Министерства иностранных дел Франции при одном дипломате, чьё имя не сохранилось — помогает при переводе «народных эвфемизмов» Н.С. Хрущёва. Однако после самоубийства этого дипломата оставляет работу в МИДе. Некоторое время он зарабатывает на жизнь уроками математики, и также, благодаря тогдашней парижской моде на славянские языки, даёт уроки русского.

Первое время в Париже Слепян живёт в галерее Даниэля Кордье[75], с которым познакомился ещё в Москве. Но эти отношения вскоре окончательно разрываются, — как заявил сам владелец галереи — из-за того, что Слепян не поддерживал искусство, которое под именем Нового реализма появилось на французской сцене.

В начале 1960 года Владимир Слепян снимает комнату прислуги на авеню Виктор Гюго. Деньги, которые у него были, полностью потрачены. В этом районе, почти пустынном, Слепяну часто встречался полицейский, в котором он подозревает советского агента, посланного за ним шпионить.

В те годы Слепян хотел издавать свой журнал, но дело не пошло дальше одного экземпляра. Рассказывают, что когда Слепян шёл по улице, то всегда нёс неподъёмный чемодан, набитый книгами. Но главным образом Владимир Слепян был художником, и на тот момент его живопись относилась к жестуальной или лирической абстракции. Жорж Матьё[76] в своей книге «По ту сторону ташизма» анализирует творчество Слепяна, но не в связи с традицией жестуализма Андре Массона, Марка Тоби или Ханса Хартунга, а в рамках новой феноменологии живописного жеста (преобладание скорости, отсутствие заданной формы и заранее обдуманного жеста, экстатическое состояние), и ставит его в один ряд с такими художниками, как Жан Деготтэ, Симон Антай, Ярослав Серпан и Пьер Алешинский[77]. Однако есть сведения о других работах Слепяна, в которых угадывается его новое радикальное отношение к искусству, которое предопределит переход к «живописи действия» и перформансу.

Однажды Элен Гордон-Лазарефф сообщила ему, что известная балерина, художница и скульптор Людмила Черина[78] хочет посмотреть его работы. К визиту балерины Слепян подготовил одну из своих первых авангардных инсталляций: он собрал все пустые бутылки, какие только у него были, и наполнил их разноцветной ватой. Балерина была в недоумении. Ещё он написал специально для Э. Гордон-Лазарефф полотно, на котором много раз повторялась цифра 100000 (речь шла о старых франках), чтобы показать, что такое коммерция в искусстве — поскольку, по словам Англе, мадам Лазарефф заказала у него картину именно на эту сумму.

Последней надеждой заработать немного денег была организация большой выставки у себя дома. Какие именно картины он показывал, неизвестно. Слепян записал на аудиокассету презентацию своих работ на нескольких языках. В течение двух дней он принимал гостей, не выходя из ванны. Вследствие неудачной попытки продать свои картины, ему пришлось оставить квартирку на улице Виктор Гюго и отправить все экспонаты выставки в подарок драматургу Эжену Ионеско, с которым он тогда дружил. Некоторое время спустя Ионеско написал ему, что если он не заберёт свои картины, то ему придётся их сжечь.

Мануэль Дуке, Габриэль Морвай и Антони Англе. Париж, 1959

В конце 1959 года Владимир Слепян познакомился с художниками — каталонцем Антони Англе и поляком Габриэлем Морваем. Англе, знавший хорошо творчество соотечественника Антони Тапьеса, приехал в Париж, чтобы увидеть французских приверженцев информель[79]. Габриэля Морвая, уроженца Польши, роднило со Слепяном чувство оторванности от родины, любовь к Пушкину и Маяковскому, и в особенности — к манифестам русского футуризма.