После окончания Гражданской войны в 1865 г. элитные противоречия между Севером и Югом со временем исчезли, и начался переход к зрелой, быстрорастущей индустриальной экономике, способной воспользоваться общенациональным эффектом масштаба и беспрецедентными корпоративными возможностями для накопления капитала. В 1860 году богатейшая десятая часть населения владела половиной национального богатства, а к 1900 году - двумя третями; верхний 1% семей владел 40%.Неравенство доходов достигло пика в период с начала века по 1914 год. Убежденность отцов-основателей, особенно Томаса Джефферсона, в том, что республиканская добродетель требует ограничения материального неравенства, сохранялась до 1880-х годов, но затем новая идеология свободного рынка придала безграничному накоплению капитала легитимность, которая время от времени ставилась под сомнение, но никогда не подвергалась радикальной борьбе в политике США. Чрезвычайное богатство даже стало одним из символов зарождающегося мирового господства Америки. Асторы, Вандербильты, герцоги и Рокфеллеры своими сказочными богатствами отодвинули в тень европейцев, устроив такой уровень роскошного потребления, который стал известен всему миру.
Воссоздание английских загородных поместий, французских шато или итальянских палаццо, наполненных бесценными произведениями искусства Старого Света, было наиболее наглядным проявлением нового сверхсостояния; не было проблем и с финансированием университетов, что позволило им занять место среди самых высокопоставленных в мире. Представители первого и даже второго ранга американских собственников могли без особых усилий вступить в брак с европейской аристократией: Так, Консуэло Вандербильт, имея долю в наследстве стоимостью 14 млрд. долл., вышла замуж за запятнавшего себя финансовыми проблемами девятого герцога Мальборо и стала хозяйкой одного из крупнейших дворцов Европы - Бленхеймского. Примерно на рубеже веков на сцену вышло поколение, унаследовавшее богатство от своих родителей-промышленников, - те самые поборники роскошного потребления, о которых писал социолог Торстейн Веблен в своей работе "Теория класса досуга" (1899). Тем не менее, в Соединенных Штатах происхождение не было совсем уж неважным. В таких городах, как Чарльстон, Филадельфия, Бостон и Нью-Йорк, "сливки" - если им удавалось сохранить и приумножить свои богатства - происходили из старинных семей, восходящих к колониальным временам. В народе их называли "аристократическими", не подразумевая, что они занимают фиксированное положение на вершине иерархии. Конституция США 1787 года не предусматривала присвоения дворянских титулов американским гражданам, а государственные служащие, по крайней мере, не принимали иностранных титулов. "Аристократия" была метафорой высокого престижа, сохраняющегося в поколениях, и образа жизни, выражающего непоколебимую уверенность в хорошем вкусе, не боящегося сравнения с вершинами европейского дворянства. Американская аристократия, насчитывавшая в Нью-Йорке конца XIX века, пожалуй, четыре сотни человек, могла излучать исключительность и уверенность в себе, заставляя даже более богатых магнатов и капитанов промышленности с легкой руки осознавать свой статус parvenu. Старые и новые деньги иногда соперничали за политическую власть в городе, но в игре на выделение даже ослабленному патрициату обычно удавалось держать нос впереди.
Размеры состояний крупнейших американцев не имели прецедента в мировой истории. Никогда прежде частные лица не накапливали таких богатств. Деньги, которые можно было заработать на нефти, железных дорогах и стали в США конца XIX века, в несколько раз превышали состояние даже самого успешного европейского хлопчатобумажного промышленника; в действительности лишь немногие пионеры английской промышленной революции стали по-настоящему богатыми. Мегарич смотрел свысока на тех, кто был просто сверхбогат. Так, когда в 1914 году банкир Джон Пирпонт Морган оставил после себя состояние в 68 млн. долларов, сталелитейный магнат Эндрю Карнеги якобы с жалостью заметил, что он отнюдь не был «богатым человеком». Состояние самого Карнеги и таких промышленников, как Джон Д. Рокфеллер, Генри Форд и Эндрю У. Меллон, составляло более полумиллиарда долларов. О быстроте концентрации богатства можно судить по тому, что крупнейшие частные состояния американцев выросли с 25 млн. долл. в 1860 году до 100 млн. долл. через двадцать лет и до 1 млрд. долл. через два десятилетия после этого. К 1900 г. состояние самого богатого человека в США в 12 раз превышало состояние самого богатого европейца (представителя английской аристократии); даже Ротшильды (финансы), Круппы (сталь, машины, оружие) и Бейты (британский/южноафриканский золотой и алмазный капитал) не были в одном ряду с ними.