Трансформация мира. История XIX века

Япония, в отличие от Латинской Америки, не имела колониального прошлого с Европой. До 1853 г. контакты с иностранцами были невелики и не распространялись на японское общество в целом. Позднее, особенно после того, как в результате реставрации Мэйдзи 1868 г. произошли системные изменения в государственном устройстве, страна открылась Западу и начала модернизацию, заимствовавшую непосредственно из Европы и вторично из США новые организационные формы для государства, судебной системы и экономики. Однако столь масштабная структурная европеизация не сопровождалась де-японизацией частной жизни: люди не отказывались, например, от традиционной одежды. Правда, по указу Государственного совета в 1872 г. высшие лица государства Мэйдзи, включая самого императора, стали одеваться в рясу, шляпу или мундир, а с 1880-х гг. к этому переходу присоединились и низшие чиновники. Но традиционная одежда сохранила свое место в доме, поскольку ранний и дорогостоящий шквал вестернизации одежды уступил место умеренному "усовершенствованию" кимоно. Привязанность к привычному была еще более самоутверждающей в других сферах материальной культуры. С другой стороны, видимо, довольно рано возникло пристрастие к кожаной обуви, особенно если она скрипела и "пела" при ходьбе. Те, кто хотел соединить традицию с прогрессом, носили традиционную одежду плюс кожаную обувь - это сочетание до сих пор популярно среди буддийских монахов в разных частях Азии. Шляпа стала универсальным символом буржуазных манер, государственные служащие носили ее напоказ точно так же, как адвокат в Африке или Индии или зажиточный рабочий по воскресеньям в польском промышленном городе Лодзь. В 1920-х годах Кемаль Ататюрк безжалостно навязал туркам шляпы, запретив феску, которая была введена в 1836 г., в более раннюю эпоху попыток модернизации, как символ стремления государства к реформам. До того, как шапка стала обязательной - она была запрещена для немусульманских меньшинств в Османской империи, - младотурецкие революционеры предпочли явно антиосманскую "кавказскую" шапку.

В Китае сопротивление иностранным моделям потребления было еще более сильным, чем в Японии, и западная одежда впервые получила признание только в результате военных реформ династии Цин в начале 1900-х годов. На фотографиях и кинокадрах времен националистических протестов 1919 года, известных как "Движение четвертого мая", видно, как профессора и студенты Пекина, политически радикально настроенные и часто знакомые с европейской культурой, маршируют в длинных до пола костюмах традиционных ученых. Брюки и пиджаки, окончательно завоевавшие эти же круги в 1920-х годах, традиционно носили только крестьяне и простые солдаты. Группы китайских купцов, которые с середины XIX века поддерживали тесные связи с западными деловыми партнерами в Гонконге, Шанхае или других портах, в частной жизни оставались верны старым образцам и были бедными покупателями европейских предметов роскоши. Лишь в 1920-е гг. привлекательность этих предметов возросла в городах, но и то с нечистой совестью, рассматривавшей демонстрацию "империалистических" атрибутов как национальное предательство. В материковом Китае великое открытие городских потребителей европейским и североамериканским образцам вкуса, моды и поведения произошло только в середине 1980-х годов, на целое столетие позже латиноамериканских, но теперь уже благодаря внутренней индустриализации и широкому пиратству брендов.

Есть и примеры обратного эффекта: аккультурации европейцев к азиатским обычаям. В Китае и особенно в Индии это осуждалось со все большей строгостью как "переход на туземную почву", как преодоление расового статусного барьера. Адаптация в противоположном направлении также не одобрялась. Подобно тому, как "брючный негр" впоследствии стал объектом насмешек в Африке, многие англичане в XIX веке отказывались принимать индийцев в туфлях и костюмах, считая такое поведение наглым подражанием европейцам. Индийские средние классы должны были одеваться в индийском стиле, а дизайнеры-символисты Британской Индии придумывали особо "экзотические" костюмы для принцев, которых они любили рассматривать как феодальные музейные экспонаты. Так, один из махараджей, реформатор Саяджи Рао Гаеквад III из Бароды, прибыл в декабре 1911 г. приветствовать короля-императора Георга V на Императорский дурбар в Дели - роскошное собрание индийских сановников - в простом белом европейском костюме вместо восточных костюмов и украшений, в которых щеголяли другие принцы, и с тростью вместо положенного меча.