Преимущество такого перечня отличительных черт состоит в том, что он позволяет избежать поспешных ярлыков: колониальный город нельзя определить только с точки зрения его архитектуры или экономической функции. С другой стороны, в этом списке смешиваются, например, форма и функция, а сумма характеристик дает настолько узкое определение, что в реальном мире лишь немногие случаи могут ему соответствовать. Например, Ханой был немаловажен в экономическом плане, но он не был ни портовым городом, ни типичным колониальным "вакуумным насосом" для добычи ресурсов. Его функции могут быть адекватно описаны только в контексте городской системы, которая в случае Индокитая должна была бы включать и город-порт Хайфон, и южный мегаполис Сайгон, и Гонконг, и Батавию, и, в конце концов, Марсель или Нант.
Как идеальный тип, "колониальный город" может помочь сфокусировать наблюдаемую реальность и выявить ее отличительные черты, но при этом он заранее исключает ряд моментов. Если понимать колониальный город как место постоянного контакта различных культур, то все крупные мультикультурные порты имели колониальный элемент, независимо от того, находились они в колониях или нет: Лондон, Новый Орлеан, Стамбул, Шанхай. Все они имели плюралистическую социальную структуру. Поэтому одна эта характеристика не может быть достаточно конкретной. Если же понимать "колониальный город" исключительно политически, то есть определяющим критерием является недееспособность местной элиты под воздействием насаждаемого извне самодержавного правящего аппарата, то Варшава (как часть царской империи) будет отвечать этому условию. В конце XIX века город, которому не позволили стать столицей польского национального государства, имел постоянный гарнизон из 40 тыс. русских солдат. Над населением возвышалась устрашающая цитадель, улицы патрулировали казаки, а высшая власть принадлежала русскому полицейскому начальнику, подчинявшемуся непосредственно Москве. Для сравнения: в "нормальном" европейском мегаполисе, таком как Вена, регулярный гарнизон составлял 15 тыс. военнослужащих, в основном местного происхождения.
Многие характеристики колониального города должны определяться динамически, а не в "бинарной" системе присутствия и отсутствия. Некоторые историки особенно склонны выявлять строгую сегрегацию или "городской апартеид", в то время как другие более остро видят "гибридность" и восхищаются "космополитизмом" многих крупных колониальных городов. Но между ними существует множество различных градаций. Социальный состав колониальных городов отличался оттенками, переходами, наложениями на фоне дихотомии между колонизаторами и колонизируемыми, которая в принципе действовала, но не реализовывалась в каждой сфере жизни. Социальные и этнические иерархии сложным образом накладывались друг на друга. Даже на пике расистского мышления солидарность по цвету кожи и национальности далеко не во всех случаях отменяла солидарность классовую. Богатые индийские купцы или малайские аристократы, как правило, не допускались в британские клубы в крупных колониальных городах, впрочем, как и "бедные белые". В случае сомнения, социальная дистанция между британским чиновником на индийской гражданской службе и белым заключенным работных домов в Индии была больше, чем этническая дистанция между тем же чиновником и преуспевающим, хорошо образованным индийским юристом - если только отношения не были омрачены политикой (как это стало происходить после Первой мировой войны). Типичное общество "колониального города" не было организовано просто в соответствии с двухклассовой или двухрасовой стратификацией.
Сегрегация