Трансформация мира. История XIX века

Наиболее важным регионом для сельскохозяйственного заселения была казахская степь - территория между Нижней Волгой и подножием Алтайских гор в районе Семипалатинска (современный Семей). Для защиты от кочевых казахских всадников (объединенных в большие "орды") и от степных народов, таких как башкиры, Русское государство в 1730-х годах начало строить цепь крепостей, главной из которых поначалу был Оренбург. Из них представители царя вели политику, смешивая переговоры с разделением и запугиванием, но, несмотря на многочисленные успехи, степная граница была взята под контроль лишь в XIX веке. Уже в 1829 году, когда Александр фон Гумбольдт по приглашению царя посетил этот регион, ему был предоставлен большой казачий эскорт для прохождения маршрута между Оренбургом и Орском, который считался особенно опасным. Кочевые всадники часто совершали набеги на русскую территорию, уводя людей и скот, часть людей продавали в рабство в Хиву, где они, видимо, ценились для ирригационных работ. Русские солдаты наблюдали за событиями в степи со своих деревянных башен. Вхождение казахов в состав Российской империи происходило не путем быстрого завоевания, а медленно, в ходе специальных военных экспедиций и постепенной замены феодальных отношений на имперское подчинение. Целью было не только обезопасить регион, но и превратить кочевников-скакунов в земледельцев и "цивилизовать" их в рамках общеимперских структур.

Еще более глубокое влияние оказало переселение русских и украинских крестьян, которые принялись за обработку окраинных участков степи более энергично, чем это делали казаки с их полукочевым смешанным хозяйством. Как и ранее в Сибири, первоначальным толчком послужило раскрепощение крестьянства, но и в этом случае мощную помощь оказало государство. Степное положение 1891 г. резко ограничило право казахов на владение землей. Кочевники-скотоводы, которых мало кто мог склонить к оседлости, были оттеснены на юг и отрезаны от более влажных пастбищ, необходимых для пастбищного цикла. Здесь бросается в глаза сравнительная хронология. Только в 1890-х годах, когда на Среднем Западе и в приграничных районах Высокого Вельда уже не осталось "бесхозных" земель, открылась южнорусская степная граница. И здесь это происходило за счет коренных жителей, хотя они не исчезали в закрытых анклавах, а продолжали кочевать по окраинным землям. Наиболее ярким примером такого рода в царской империи стало казахское поселенческое пограничье, где кочевой образ жизни был вытеснен крестьянским плугом. Конфликт был не столько между населением, находящимся на разных "ступенях развития", сколько между различными типами общества или этническими группами. Регион, где разворачивался пограничный процесс, превращался "из пограничной зоны кочевников и казаков в имперское царство земледельцев и бюрократов", а из тюрко-монгольского мира - в полиэтническую сферу под славянским господством. Не имеет значения, как называть результат - "внутренней колонией" или "пограничной землей". Однако, поскольку она не находилась под особым управлением, а была включена в состав Российского государства, против термина "колония" можно многое сказать.

Аналогичная последовательность действий прослеживается и в других приграничных регионах царской империи: сначала появлялись казаки, затем гарнизонные города и пограничные крепости, и, наконец, поселения крестьян. Государство пыталось направлять этот процесс, да и вообще все аспекты открытия границ, гораздо более жестко, чем в США или ЮАР. Основной вклад американского государства заключался в том, чтобы организованно предоставлять поселенцам дешевую землю. Пионеры были абсолютно свободными людьми: никто не мог их никуда отправить. В царской России, напротив, вплоть до либерализации аграрной политики при премьер-министре Столыпине государство вмешивалось в процесс заселения. В случае с "государственными крестьянами" это не представляло проблемы, но даже в отношении других категорий, как зависимых, так и "вольноотпущенных", государство предполагало выполнять функции опекуна. Хотя многие поселенцы в конечном итоге сами определяли свою жизнь, поселенческая граница не была, как в США, теоретически сформирована их свободными решениями. Еще одним отличием от США был небольшой удельный вес городских поселений. Североамериканская граница повсеместно была связана с образованием небольших городов, некоторые из которых, пользуясь выгодным транспортным положением, быстро превращались в крупные города. На западной оконечности континента граница заканчивалась плотной городской зоной, которая на самом деле не была обязана своим появлением границе. Не возникло русской Калифорнии, не расцвел Владивосток как второй Лос-Анджелес. Но и приграничная урбанизация в строгом смысле слова не стала масштабным явлением.