Трансформация мира. История XIX века

В-шестых, в отличие от североамериканских индейцев, в случае с царской империей можно привести несколько примеров успеха. Под давлением сил экспансии многие народы проявили высокую степень культурной устойчивости и адаптивности. Один из них - сибирские бухарцы - выделялся среди жителей Средней Азии XVIII в. своей урбанизированностью, относительной лояльностью к российскому правительству, широким распространением арабской и персидской грамотности; они составляли ядро купеческой прослойки и поддерживали внутриисламские контакты между Бухарой и царской империей. Другими примерами являются якуты и буряты. Буряты, как один из двух монгольских народов Российской империи (второй - калмыки), рассматривались русскими как , представляющие более высокую ступень развития, чем "примитивные" шаманистские народы Сибири, тем более что они имели дифференцированную социальную структуру с четко выраженной аристократией, склонной к колониальному "коллаборационизму". Несмотря на всевозможные притеснения со стороны государственных чиновников и миссионеров, буряты сумели добиться уважения и сохранить свободу действий, которой не было ни у одного индейского народа Америки. В частности, наряду с традиционной политической и церковной иерархией они поставили перед собой задачу сформировать современную образованную элиту среднего класса, которая бы выражала их интересы как публично, так и в рамках бюрократии. Во всем мире в наихудшем положении оказывались этносы и общества, не способные выполнить хотя бы один из трех долгосрочных критериев: бояться в военном отношении, быть полезными в экономическом плане и получить представительство на форумах современной политики.

 

5. Колониализм поселенцев

Проекты государственных поселений в ХХ веке

Границы могут быть местами уничтожения и местами возрождения. Разрушение и созидание часто диалектически переплетаются; Йозеф Алоис Шумпетер в другом контексте назвал это "созидательным разрушением". В XIX веке целые народы в приграничных регионах были уничтожены или доведены до нищеты, в то время как там впервые формировались конституционные демократии. Таким образом, границы могут быть как местами архаического насилия, так и местами рождения политической и социальной современности.

Для начала бросим взгляд за пределы Первой мировой войны. В ХХ веке еще существовали рубежи, некоторые из которых продолжали процессы предыдущего столетия. Но, похоже, они утратили свою неоднозначность. Конструктивные события происходили все реже и реже, границы превращались в периферийные зоны жестко контролируемых империй, далеких от внутреннего плюрализма Британской империи.

В период после 1918 года усилилась идеология и государственное вмешательство в открытие новых фермерских поселений. Как правило, речь шла не о предприимчивых частных лицах, как, например, в то же время в Канаде или Кении, а о людях из самых низов бедности, отправленных вслед за армиями завоевателей для закрепления "пограничных знаков" в суровых условиях. Идея о том, что сильным государствам необходимо жизненное пространство, чтобы избежать опасности нехватки ресурсов, возникающей при перенаселении, и что они имеют право и обязаны отбирать недостаточно "обработанные" земли у менее эффективных или даже расово неполноценных народов, встречается среди многочисленных ультраправых движений и деятелей общественного мнения в начале ХХ века. Она стала официальной политикой новых империй, возникших в 1930-е годы: фашистской Италии в случае Ливии (и в меньшей степени Эфиопии), Японии после 1931 года в Маньчжурии и нацистской Германии в ее недолговечном "Дранге нах Остен". Все три варианта объединяло видение нации, испытанной в пограничных войнах с особым упором на почву. Гитлер, поклонник экзотических приключенческих романов Карла Мая, проводил прямые параллели между Диким Западом находчивого героя Мая Олда Шаттерхэнда и Диким Востоком, который он начал создавать в начале 1940-х годов. Границы стилизовались как экспериментальные пространства, где новые люди и новые типы общества могли развиваться без помех со стороны традиций: утопический военный порядок в Маньчжурии, арийская расовая тирания в завоеванной Восточной Европе. Крайней формой такого мышления была идеология "крови и земли" в Германии, где этнические чистки и массовые убийства были запрограммированы. Поселенцы не должны были сами выполнять эти убийственные задачи, но в каждом случае они служили инструментом политики. Именно государство вербовало и отправляло их, предоставляя малопригодные земли в чужих колониях и убеждая в священном долге вынести неизбежные тяготы ради "блага нации". Поселенцы фашистской имперской мечты - в Африке, Маньчжурии или на Волге - были подопытными кроликами для управляемой государством Volkstumspolitik. Им не хватало основных черт, присущих первопроходцам Тернера: свободы и самостоятельности.