Трансформация мира. История XIX века

Во всех главах этой книги есть что сказать об империи и колониализме. Этот аспект девятнадцатого века является вездесущим, как это и должно быть при любой попытке использовать всемирно-историческую перспективу. Поэтому нет необходимости давать исчерпывающий обзор различных империй и рассматривать стандартные темы имперской истории. Нет необходимости и вступать в дискуссию об особом положении XIX века в длинной череде глобальной политики власти и экономического динамизма, которая неизменно приводит к исследованию корней и причин "великого расхождения", сделавшего Европу и США - обычно объединяемые в группу "Запад" - на некоторое время хозяевами мира. Как возник этот "добродетельный круг непрерывного роста" (Джон Дарвин) богатства и власти и как он связан с империей, интриговало величайшие умы на протяжении большей части двух столетий. Попытки разгадать эту загадку из загадок, ранее называвшуюся "подъемом Запада", предпринимали (среди прочих) Дарон Асемоглу, Роберт К. Аллен, Джон Дарвин, Джаред Даймонд, Нил Фергюсон. Джек А. Голдстоун, Дэвид С. Ландес, Ян Моррис, Прасаннан Партасаратхи, Кеннет Померанц, Джеффри Г. Уильямсон; за ходом дискуссии следили такие высшие критические силы, как Патрик К. О'Брайен или Пир Врис. Несмотря на все эти усилия и долгую традицию осмысления "европейского чуда" от Адама Смита, Карла Маркса и Макса Вебера до Иммануила Валлерстайна, Э.Л. Джонса и Дугласа К. Норта, согласия нет нигде, и даже основные методологические вопросы - обращаются ли все эти великие историки и социологи к одним и тем же вопросам, согласны ли они со стратегией и логикой объяснения - до сих пор не решены. В этой недоуменной ситуации настоящее эссе ставит перед собой более скромную задачу: оно рассматривает империю как особый тип государства и как рамку для социальной жизни и индивидуального опыта, и просто утверждает, что XIX век был в гораздо большей степени веком империи, чем, как продолжают считать и учить многие европейские историки, веком наций и национальных государств.

В XIX веке империи и национальные государства были самыми крупными политическими единицами, в которых люди вели совместное существование. К 1900 г. они также были единственными, имевшими реальный вес в мире: почти все жили под властью того или иного государства. Еще не было никаких признаков мирового правительства или наднациональных регулирующих институтов. Лишь в глубине тропических лесов, степей и полярных областей небольшие этнические группы жили, не платя дань высшей власти. Автономные города-государства уже не играли никакой роли: Венеция, на протяжении веков являвшаяся олицетворением гражданской общины, способной защитить себя, потеряла независимость в 1797 году; Женевская республика после пребывания под властью Франции (1798-1813 гг.) в 1815 году вошла в состав Швейцарской конфедерации в качестве очередного кантона. Империи и национальные государства составляли основу жизни общества. Лишь общины нескольких "мировых" религий - Христианское общество или мусульманская умма - имели еще более широкие рамки, но им не соответствовало ни одно политическое образование подобного масштаба. Империи и национальные государства имели и вторую сторону. Они были игроками на особой сцене "международных отношений".

 

Движущие силы международной политики

Международная политика - это, по сути, вопросы войны и мира. Вплоть до массовых убийств, организованных государством в ХХ веке, война была самым страшным из порожденных человеком зол, поэтому ее избежание особенно ценилось. Хотя слава завоевателей на какое-то время может быть более ослепительной, все цивилизации, по крайней мере в ретроспективе, более высоко оценивали правителей, которые создавали и сохраняли мир. Наибольшим уважением пользовались те, кто и завоевал империю, и впоследствии установил в ней мир: Например, Август или император Канси. Подобно апокалиптическим всадникам, несущим мор и голод, война поражает общество в целом. Мир - незаметное отсутствие войны - является основным условием гражданской жизни и материального существования. Поэтому международная политика никогда не является изолированной сферой: она тесно взаимосвязана со всеми другими аспектами действительности. Война никогда не обходится без последствий для экономики, культуры, экологии, с ней обычно связаны и другие драматические моменты истории. Революции часто возникают на почве войны (как в Англии XVII века, Парижской коммуне 1871 года, русских революциях 1905 и 1917 годов) или перетекают в нее (как Французская революция 1789 года). Лишь некоторые революции, например, 1989-91 гг. в советской сфере гегемонии, остались без военных последствий, хотя события 1989-91 гг. имели и косвенные военные причины (гонка вооружений "холодной войны", в отношении которой никто не мог быть уверен, что она не перерастет в горячую конфронтацию).