Читаем Трансформация мира. История XIX века полностью

К 1900 г. наука приобрела беспрецедентный культурный авторитет в Европе, США и некоторых азиатских странах, таких как Япония и Индия. Сначала небольшие, а затем быстро растущие сообщества ученых формировались в рамках вновь образованных дисциплин. Подавляющее большинство ученых в мире были уже не любителями, а профессионалами, работающими по найму в университетах, на производстве или в государственных исследовательских институтах. Система образования в наиболее развитых странах теперь включала в себя как "чистую", так и "прикладную" науку, которая только-только появилась на свет. Фундамент из математики и (древних) языков, имеющий универсальное применение, позволял распространять научные знания на другие области в процессе обучения новых поколений. Правда, общий объем творчества не успевал за числом ученых, поскольку непропорционально росли посредственность и рутина. Производство гениев может быть социально управляемым лишь в очень ограниченной степени.

 

Гуманитарные и социальные науки

Институциональная экспансия охватила не только естествознание и медицину, которые к началу ХХ века перестали пониматься как протонаучное ремесло и искусство, но и гуманитарные и социальные науки (Geistes-und Sozialwissenschaften) - два термина, которые если не были придуманы, то впервые стали популярны среди научной общественности в конце XIX века. Еще одним неологизмом такого рода стали "гуманитарные науки". "Социальная наука" появилась на несколько десятилетий раньше и с самого начала использовалась не как зонтичный термин для более старых дискурсов, таких как "статистика" (= описание состояний) или "политическая экономия", а как указание на то, что строгость современного естествознания претендует на изучение общества, причем с практическими целями, в первую очередь с целями социальных реформ. Если оставить в стороне первых теоретиков, имевших философское образование, таких как Огюст Конт или Герберт Спенсер, то поначалу эта дисциплина была ближе к эмпирическим исследованиям, чем к теории (Лоренц фон Штейн или первые представители немецкого Общества социальной политики, основанного в 1873 г.). Карл Маркс, не просто теоретик-спекулянт, а неутомимый исследователь социальной реальности, был одним из немногих, кто преодолел это противопоставление в своих работах.

До 1890 г. не предпринималось никаких попыток определить общую идентичность, отличающую социальные науки от других областей знаний; только после этого в Европе и США стали появляться профессорские должности по специальности "социология". В это время социология и экономика оставались тесно переплетенными, особенно в двух немецких традициях - марксизма и исторической школы национальной экономики (до Макса Вебера включительно). После 1870 г. экономическая наука в большинстве стран отошла от старой традиции политической экономии, в центре внимания которой находились производство и труд в их социальной взаимосвязи, и обратилась к теориям предельной полезности и равновесия, ориентированным прежде всего на рынок и структуру субъективных потребностей. Это отделение экономического поведения от его социальных предпосылок было частью общей дифференциации общественных наук в последние четыре десятилетия перед Первой мировой войной. К 1930 г., по крайней мере за пределами Германии, где сохранились остатки исторической школы, между экономикой и социологией образовалась почти непреодолимая пропасть, а также раскол между социальным конформизмом экономической науки и социологическим интересом к темным сторонам капиталистического развития и возможностям реформирования общества. В Японии западные социальные науки были встречены с большим интересом, чем где бы то ни было. Но восприняты они были избирательно. Для первых японских социологов и политологов Gemeinschaft был важнее, чем Gesellschaft, коллективное ценилось выше, чем индивидуальное. Поскольку их работа была связана с грандиозным национальным проектом неотрадиционалистской интеграции через сильное государство, они опасались подвергать жесткой критике новые мифы эпохи Мэйдзи - прежде всего, культ императора и представление о Японии как об "одной большой семье".

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
Основание Рима
Основание Рима

Настоящая книга является существенной переработкой первого издания. Она продолжает книгу авторов «Царь Славян», в которой была вычислена датировка Рождества Христова 1152 годом н. э. и реконструированы события XII века. В данной книге реконструируются последующие события конца XII–XIII века. Книга очень важна для понимания истории в целом. Обнаруженная ранее авторами тесная связь между историей христианства и историей Руси еще более углубляется. Оказывается, русская история тесно переплеталась с историей Крестовых Походов и «античной» Троянской войны. Становятся понятными утверждения русских историков XVII века (например, князя М.М. Щербатова), что русские участвовали в «античных» событиях эпохи Троянской войны.Рассказывается, в частности, о знаменитых героях древней истории, живших, как оказывается, в XII–XIII веках н. э. Великий князь Святослав. Великая княгиня Ольга. «Античный» Ахиллес — герой Троянской войны. Апостол Павел, имеющий, как оказалось, прямое отношение к Крестовым Походам XII–XIII веков. Герои германо-скандинавского эпоса — Зигфрид и валькирия Брюнхильда. Бог Один, Нибелунги. «Античный» Эней, основывающий Римское царство, и его потомки — Ромул и Рем. Варяг Рюрик, он же Эней, призванный княжить на Русь, и основавший Российское царство. Авторы объясняют знаменитую легенду о призвании Варягов.Книга рассчитана на широкие круги читателей, интересующихся новой хронологией и восстановлением правильной истории.

Анатолий Тимофеевич Фоменко , Глеб Владимирович Носовский

Публицистика / Альтернативные науки и научные теории / История / Образование и наука / Документальное