Трансмиграция Тимоти Арчера

– Что, если бы симфонический оркестр был занят лишь тем, чтобы добраться до заключительной коды? Что тогда стало бы с музыкой? Один лишь невообразимый грохот, лишь бы побыстрее закончить. Музыка существует в процессе развития, в развертывании. Если вы будете подгонять ее, вы уничтожите ее. Тогда музыка кончится. Я хочу, чтобы вы подумали об этом.

Хорошо, сказала я себе, я подумаю об этом. В этот особенный день я предпочла бы не думать ни о чем. Что-то произошло, что-то важное, но я не желаю вспоминать об этом. Никто не желает. Я вижу это вокруг себя, ту же самую реакцию. Свою же реакцию в других, в этом миленьком плавучем доме у пятых ворот. Где вы платите сотню долларов – ту же сумму, я полагаю, что Тим и Кирстен заплатили этой чокнутой, этой шарлатанке и медиуму в Санта-Барбаре, которая всех нас погубила.

Кажется, сотня долларов – магическая сумма, открывающая дверь в просвещение. Поэтому я и здесь. Моя жизнь посвящена поискам образования, как и другие жизни вокруг меня. Это шум района Залива, грохот и гул смысла. Ради этого мы и существуем – учиться.

Научи нас, Бэрфут, сказала я про себя. Расскажи мне что-нибудь, чего я не знаю. Я, со своей-то недостаточностью понимания, жажду знать. Ты можешь начать с меня, я самая внимательная из твоих учеников. Я верю всему, что ты говоришь. Я законченная дура, подойди да возьми. Давай. Продолжай издавать звуки, они убаюкивают меня, и я забываю.

– Юная леди, – произнес Бэрфут.

Вздрогнув, я поняла, что он обращается ко мне.

– Да, – ответила я, поднимаясь.

– Как тебя зовут?

– Эйнджел Арчер.

– Почему ты здесь?

– Чтобы сбежать.

– От чего?

– От всего.

– Почему?

– Потому что больно.

– Ты имеешь в виду Джона Леннона?

– Да. И другое. Много чего.

– Я обратил на тебя внимание, потому что ты спала. Может, ты этого не осознавала. Ты осознавала это?

– Я осознавала.

– Ты хочешь, чтобы я тебя так и воспринимал? Как спящую?

– Оставьте меня в покое.

– То есть дать тебе спать.

– Да.

– «Звук одной хлопающей ладони» [96], – процитировал Бэрфут.

Я ничего не ответила.

– Ты хочешь, чтобы я ударил тебя? Дал пощечину? Чтобы разбудить тебя?

– Мне все равно. Для меня это не имеет значения.

– Что же тогда тебя пробудит? – спросил Бэрфут.

Я не ответила.

– Моя работа – пробуждать людей.

– Вы еще один рыбак.

– Да, я ловлю рыбу. Не души. Я не знаю о душах. Я знаю лишь о рыбе. Рыбак ловит рыбу, если же он думает, что ловит что-то другое, то он дурак. Он обманывает себя и тех, кого ловит.

– Тогда ловите меня.

– Чего ты хочешь?

– Никогда не просыпаться.

– Тогда иди сюда. Иди и встань рядом со мной. Я научу тебя, как спать. Трудно спать, если надо просыпаться. Ты спишь плохо, ты не умеешь. Я могу научить тебя этому так же легко, как и могу научить тебя пробуждаться. Ты можешь получить все, чего бы ни хотела. Ты уверена, что знаешь, чего хочешь? Может, втайне ты хочешь проснуться. Ты можешь ошибаться в себе. Иди сюда. – Он протянул руку.

– Не прикасайтесь ко мне, – сказала я, подходя к нему. – Я не хочу, чтобы ко мне прикасались.

– То есть ты знаешь это.

– Я уверена в этом.

– Может, все с тобой не так именно из-за того, что к тебе никто не прикасался.

– Рассказывайте мне тут. Мне нечего ответить. Что бы я ни сказала…

– Ты никогда ничего не говорила. Ты молчала всю свою жизнь. Говорил лишь твой рот.

– Как вам будет угодно.

– Повтори мне свое имя.

– Эйнджел Арчер.

– У тебя есть тайное имя? Которое никто не знает?

– Нет у меня тайного имени, – ответила я. А затем я сказала: – Я – предатель.

– Кого ты предала?

– Друзей.

– Что ж, Предатель, расскажи мне, как ты погубила своих друзей. Как ты это сделала?

– Словами. Как сейчас.

– Ты умеешь обращаться со словами.

– Еще как умею. Я – болезнь, словесная болезнь. Меня учили этому профессионалы.

– У меня нет слов.

– Ладно, – ответила я. – Тогда я послушаю.

– Теперь ты начинаешь понимать.

Я кивнула.

– У тебя есть дома животные? – продолжал Бэрфут. – Собака или кошка? Животное?

– Две кошки.

– Ты чистишь, кормишь их, заботишься о них? Несешь за них ответственность? Несешь их к ветеринару, когда они болеют?

– Конечно.

– Кто делает все это для тебя?

– Для меня? Никто.

– Ты можешь это делать сама?

– Да, могу.

– Тогда, Эйнджел Арчер, ты живая.

– Неумышленно.

– И тем не менее. Ты так не думаешь, но ты живая. Под бременем слов, словесной болезни, ты живая. Я пытаюсь сказать тебе это без слов, но это невозможно. Все, что у нас есть, – это слова. Сядь назад и слушай. Все, что я сегодня с этих пор говорю, относится к тебе. Я говорю с тобой, но не словами. Ты понимаешь смысл этого?

– Нет.

– Тогда просто сядь, – сдался Бэрфут. Я села. – Эйнджел Арчер, ты ошибаешься относительно себя. Ты не больна, ты голодна. То, что убивает тебя, – это голод. Слова не имеют к этому никакого отношения. Ты голодала всю свою жизнь. Духовное тебе не поможет. Оно не нужно тебе. В мире слишком много духовного, даже больше, чем слишком много. Ты дура, Эйнджел Арчер, но дура не в хорошем смысле.

Я ничего не ответила.