Трансмиграция Тимоти Арчера

– К тому времени я был практически без сознания из-за солнечного света и жары.

– Что ж, очевидно, ты не такой уж и сообразительный, коли убрался вот так. – А потом, неожиданно, я почувствовала жалость, и мне стало стыдно, непомерно стыдно за то, как я вела себя с ним. – Билл, – сказала я, – прости меня.

– Конечно, – ответил он просто.

Я обдумала, что говорить, и спросила:

– Когда… Как мне теперь называть тебя? Билл или Тим? Вас теперь двое?

– Меня двое. Из двух личностей образовалась одна. Подойдет любое имя. Наверное, тебе следует называть меня Биллом, чтобы люди не узнали.

– Почему ты не хочешь, чтобы они узнали? Я вот думаю, что такое важное и исключительное событие, как это, такое знаменательное, как это, должно быть известно всем.

– Меня снова упекут в больницу.

– Тогда я буду называть тебя Биллом.

– Где-то через месяц после своей смерти ко мне пришел Тим. Я не понимал, что происходит. Я не мог объяснить. Свет, цвета, а затем чуждое присутствие в моем разуме. Другая личность много сообразительней, чем я, думает о вещах, о которых я и не думал никогда. И он знает греческий, латынь и древнееврейский, все о теологии. Мысли о тебе были очень четкими. Он хотел взять тебя в Израиль.

При этих словах я внимательно посмотрела на него, меня пробила дрожь.

– Тем вечером в китайском ресторане, – продолжал Билл, – он пытался тебя уговорить. Но ты ответила, что у тебя все спланировано. Ты не могла уехать из Беркли.

Я убрала ногу с газа, машина начала замедляться. Она ехала все медленней и медленней, пока не остановилась совсем.

– На мосту останавливаться запрещено. Если только у тебя не неполадки в двигателе или не кончился бензин, что-нибудь такое. Езжай дальше.

Ему рассказал Тим, сказала я себе. Я машинально сбросила передачу, снова запустила двигатель.

– Тим на тебя здорово западал.

– И?

– Это было одной из причин, почему он хотел взять тебя с собой в Израиль.

– Ты говоришь о Тиме в третьем лице. То есть на самом деле ты не отождествляешь себя с Тимом. Ты – Билл Лундборг, говорящий о Тиме.

– Я Билл Лундборг, – согласился он, – но также я и Тим Арчер.

– Тим не сказал бы мне этого. Что у него был ко мне сексуальный интерес.

– Я знаю, – ответил Билл. – Но это говорю тебе я.

– Что мы заказывали в тот вечер в китайском ресторане?

– Понятия не имею.

– Где был ресторан?

– В Беркли.

– Где в Беркли?

– Я не помню.

– Скажи мне, что означает «гистеропротерон»?

– Откуда я знаю? Это латынь. Латынь знает Тим, а не я.

– Это греческий.

– Я и греческого не знаю. Я улавливаю мысли Тима, и время от времени он думает на греческом, но я не знаю, что означают греческие слова.

– Что, если я поверю тебе? Что тогда?

– Тогда ты будешь счастлива, потому что твой старый друг не умер.

– В этом все и дело.

– Да, – кивнул он.

– Мне кажется, – начала я осторожно, – что дело здесь посложнее будет. Это было бы чудом необычайной важности для всего мира. Это то, чем должны заняться ученые. Это доказывает, что есть вечная жизнь, что потусторонний мир все-таки существует – что все, во что верили Тим и Кирстен, действительно правда. «Здесь, деспот Смерть» – правда. Ты не согласен?

– Да. Я так считаю. Об этом Тим и думает, и думает много. Он хочет, чтобы я написал книгу. Но я не могу написать книгу, у меня совершенно нет писательского таланта.

– Ты можешь действовать в качестве секретаря Тима. Как раньше твоя мать. Тим будет диктовать, а ты – все записывать.

– Он болтает и болтает по тысяче слов в минуту. Я пытался записать, но… Его мышление – это п…ец. Да простится мне это выражение. Оно совершенно неорганизованно и направлено в разные стороны и в никуда. И я не знаю и половины слов. Вообще-то большей частью это и не слова, лишь ощущения.

– Ты слышишь его сейчас?

– Нет. Не сейчас. Обычно это происходит, когда я один и больше никто не говорит. Тогда я могу как бы настроиться на это.

– «Гистеропротерон», – прошептала я. – Когда доказываемое заключается в исходной предпосылке. Так что рассуждение тщетно. Билл, – обратилась я, – надо отдать тебе должное, ты запутал меня, правда запутал. Тим помнит, как он проехался по насосу на заправке? Не важно, на х… насос.

– Это присутствие разума. Понимаешь, Тим был в том районе… Мне напомнило слово «присутствие». Он часто его использует. Присутствие, как он называет это, было в той пустыне.

– Parousia, – предложила я.

– Верно, – выразительно кивнул Билл.

– Это могло бы быть энохи.

– Правда? То, что он искал?

– Очевидно, он нашел его. А что на это сказал Бэрфут?

– Тогда-то он, когда понял, и сказал мне, что я бодхисаттва. Я вернулся. То есть Тим вернулся из сострадания к другим. К тем, кого любит. К таким, как ты.

– И что Бэрфут собирается делать с этой новостью?

– Ничего.

– «Ничего», – повторила я, кивнув.

– Я не смогу ничего доказать, – пояснил Билл. – Скептикам. На это указал Эдгар.

– Почему не сможешь? Это ведь легко доказать. У тебя есть доступ ко всему, что знал Тим. Как ты сказал – вся теология, подробности личной жизни. Факты. Кажется, доказать это – самое плевое дело на земле.