Однако медлить и дальше он просто не имел права. И так было просто чудом, что он со своим
Он вколол себе двойную дозу глюкокортикоидного гормона, инъекцию которого давеча получил Алекс. И теперь доктору Берестову казалось, что его голова вот-вот лопнет из-за резко подскочившего давления. Однако он сомневался, что даже такая подпитка поможет ему продержаться долго. Та процедура, которой он собирался себя подвергнуть, неспроста проводилась только в условиях стационара и только под общим наркозом. Случай Ирмы фон Берг был не в счет. Она планировала другое. Да и, к тому же, Макс при любом раскладе не опростоволосился бы так, как это случилось с белокурой барышней. Уж в этом он был уверен.
Он в очередной раз посмотрел с отвращением на (
— Вот смеху-то будет, — в полный голос произнес он, — если у меня случится инсульт прямо сейчас. — И он громко рассмеялся.
Этот смех, как ни странно, привел его в чувство. Он снова сосредоточился на своем отражении, но теперь глядел на него отстраненно, бесстрастно. Его походная аптечка лежала рядом с ним на переднем сиденье, и Макс тщательно обработал дезинфицирующим средством сначала — правый висок, потом — свои руки. Воспользоваться перчатками он не мог: ему требовалась максимальная чувствительность пальцев.
Он принялся ощупывать тонкую черепную кость на правом виске. И быстро нашел то, что ему было нужно: затянувшийся круглый след от предыдущей трепанации. При помощи маркера Макс отметил его ярко-зеленой точкой на коже, после чего поднес к виску зеркально сиявшую капсулу.
— Пора! — прошептал он.
Быстро, чтобы, чего доброго, не передумать, Макс надавил кнопку на капсуле, высвобождавшую острие инъектора. А затем, сделав только одно короткое, быстрое движение, вонзил его в собственный висок — точно в центр отмеченной точки.
Раздался хруст, у Макса из глаз непроизвольно брызнули слезы, но всё же боль оказалась не такой сильной, как в первый раз. Он ощутил, как внутрь его головы проникает инородный холод, но как раз это ощущение не было болезненным, наоборот: сопровождалось онемением и частичной потерей чувствительности. Но он знал, что это не будет продолжаться долго. Холод — это был только первый побочный эффект введения открытого им самим экстракта.
Следующим побочным эффектом стала резкая, как удар хлыста, судорога, пробившая всё его тело. Макс дернулся, изогнулся в водительском кресле, но не выпустил капсулу из правой руки: продолжал удерживать её возле виска. Перед глазами у него всё поплыло, однако он по-прежнему не отрывал взгляда от своего отражения в зеркале.
А потом голова его словно бы стала сплющиваться, но только сплющиваться —
Однако он уже увидел: багровость начала потихоньку пропадать с его лица. Сначала побледнел его злополучный, готовый взорваться лоб. Потом щеки приобрели приятный матовый оттенок и юношескую гладкость, потом — губы и подбородок сделались бледными. И одновременно жесткую двухдневную щетину на его щеках сменил легкий темный пушок.
«Трансмутация! — Макс даже позабыл на миг про раздиравшую его боль — охваченный эйфорией, и вовсе не из-за глюкоротикоида. — Она началась!»
И тут же каждая его мышца, да что там — каждая клетка тела! — завопила от шока и возмущения. Его прилизанные светлые волосы сперва встали дыбом, а потом волосяные фолликулы принялись с пронизывающим жжением выдираться из кожи его головы, как если бы какой-то невидимый садист обрабатывал её эпилятором. А вместо жиденьких светлых прядей на голове Макса стали возникать густые темно-каштановые кудри. Он даже не удивился их росту: трасмутация всегда вызывала смену волосяных покровов со взрывной скоростью.